Уильям Ходжсон - Карнакки – охотник за привидениями (сборник) [litres]

– Оставь угрозы! – посоветовал я ему. – Меня ими не проймешь. Как насчет писем и денег? Я получу их сейчас или потом?

Он прикоснулся пальцем к переносице.

– Кэптен, – сказал он, – ты получишь деньги и письма от тех, кому будешь продавать бензин и масло. Но чтобы доказать, что я говорю дело, я выплачу тебе здесь и сейчас двести пятьдесят фунтов при условии, что ты вовремя окажешься на месте, и по каждому борту твоего корабля, как я уже сказал, будут светиться три иллюминатора.

Я пожал плечами:

– Предложение достаточно двусмысленное на мой взгляд. Откуда мне знать, что они не зажмут остальные деньги и все письма?

– Кэптен, – начал он, – даю тебе честное слово…

– Нет уж! – возразил я. – У нас деловой разговор!

На мгновение мой собеседник скривился, однако потом ухмыльнулся.

– Ладно, я гарантирую тебе честный расчет, кэптен, – проговорил он. – Пусть слово мое несколько поизносилось, но ты вправе или положиться на него, или уйти. Этим делом занимаюсь я лично, однако кое-какие надежные люди гарантировали мне, что тебе не будет обмана, если ты поступишь так, как я тебе сказал. Так что будь на месте от полуночи до четырех утра восьмого числа и не забудь про иллюминаторы. И потом, кэптен, помни о том, что, если ты не согласишься на наши условия, то на ту сторону моря в целости и сохранности тебе не попасть. И я – надеюсь, ты понимаешь – знаю, что говорю. Они будут ждать тебя, так что не дури, ступай за своей тысячей и письмами… в конце концов, можешь назвать нашу сделку искуплением за собственные грехи. И ни одна вонючая крыса тебя ни в чем не заподозрит, если ты будешь умным парнем, каким все тебя и считают.

– А прибавь-ка еще к двумстам пятидесяти! – проговорил я наконец. – Все-таки это не убийство.

– Какие могут быть речи об убийстве, кэптен, – проговорил он. – Небольшое дельце, совершенное по дороге на тот берег, и если ты поделишься сотней со своим инженером, он никогда и не подумает разевать свою пасть, a ты положишь на свой банковский счет девять сотенных. Вот деньги, кэптен!

– А если, пока я буду таким образом торговать бензином, к нам явится британский крейсер и застанет меня за прилавком? – произнес я, пересчитывая и проверяя купюры. – Приятная будет встреча! По закону меня должны будут расстрелять на месте.

Пожав плечами, мой собеседник поднялся из-за стола.

– Совершенно верно, кэптен, – произнес он, зевнув. – Вероятная для тебя перспектива. Но, как ты только что сам сказал, тыщонку еще следует заработать, а ведь к ней прилагаются и письма! В любом случае, я доверяюсь твоему слову, a ты, как известно, привык держать его.

– Да, – проговорил я с легким вздохом. – Я привык держать слово, мистер, однако советую впредь и далее со мной не пересекаться. Ибо никаких дружеских чувств не обещаю, не жди.

– Неужто? И всего-то? – проговорил он с усмешкой. – Я отнюдь не горю желанием вешаться тебе на шею. Так что пока, кэптен!

В такую вот ситуацию я попал. Она ненавистна мне, как горький яд, но легко говорить! Я увяз по уши, и очевидно, мне придется испить сию чашу до дна. Черт бы побрал этого шпика! Если он попадет мне в руки после того, как письма благополучно окажутся у меня, то испытает на собственной шкуре кое-какие штучки, способные приуготовить его душеньку к пребыванию на Млечном пути.

6 ноября, ночь. Северное море

Мы наконец-то в море. Весь день был для меня кошмаром, переполненным всякого рода мыслями, однако я так и не нашел способа раздобыть эти письма, кроме как получить их от неизвестной личности, плывущей на германской субмарине к этому маяку. И потом, я все-таки дал слово. Есть у меня такая причуда – выполнять собственные обещания.

Два кружка синего целлулоида доставил на борт мальчишка-посыльный перед самым отплытием. Да, все у них продумано заранее.

7 ноября

Мне пришлось объясниться со стариной Маком, моим старшим инженером. Я просто и открыто пересказал ему всю историю. Подчас честность бывает лучшей политикой, даже в тех случаях, когда ты головой вперед летишь в неприятные приключения, как я сейчас. Я отдал Маку все две сотни с полтиной, которые заранее определил, как его долю, и он сейчас устраивает дела в машинном отделении так, чтобы ни один комар носа не подточил. Не знаю уж, что он там сделал, однако скорость наша упала до трех узлов в час, так что, полагаю, нам удастся добраться до Тессела как раз между одиннадцатью и двенадцатью часами завтрашней ночи. И посему, я несколько успокоился, ибо, откровенно говоря, меня снедала тревога на тот случай, если кто-то из машинной шатии-братии догадается, что мы снижаем скорость преднамеренно. И если подобная мысль проберется им в головы, они, естественно, предадутся подозрениям, что в данный момент мне совершенно не нужно. Но как только я получу эти письма и благополучно сожгу их, то, вне сомнения, почувствую себя совершенно по-другому. Написав их, я поступил глупо, однако для того, чтобы спланировать хитроумную комбинацию, способную посадить в калошу таможню, приходится то и дело рисковать собственной свободой. Впрочем, справедливо сказано, что человек жнет то, что посеял. Во всяком случае, именно так мне кажется в этом путешествии.

Вечер того же дня.

Сегодня вечером нас перехватил большой британский эсминец, приславший шлюпку, чтобы проверить наши документы. Поверьте, я до сих пор обливаюсь холодным потом, вспоминая, как явившийся на корабль лейтенант спросил меня о том, что случилось с нашей машиной, и почему мы дымим, как старое корыто?

– Барахлит чего-то машина на этот раз, – пожаловался я ему. – Мой старший механик, мистер Макгаллен, только сегодня утром сказал мне, что для экономичности хода и увеличения скорости придется растачивать цилиндры, и он прав.

Сами понимаете, что Мак ничего подобного не говорил, однако мне нужно было хоть что-то сказать, ну и к тому же, понятно было, что явившийся ко мне офицер механиком не является, иначе он не занимался бы досмотром. Посему, как мне кажется, он проглотил мое объяснение, хотя и проявил желание спуститься в машинное отделение и переговорить с Маком.

Когда он отбыл, предварительно разрешив нам топать дальше, Мак явился, чтобы переброситься со мной парой слов.

– И как тебе этот парень, кэптен? – с ходу спросил он меня.

Я только пожал плечами.

– Мак, я знаю о нем не больше чем ты сам. А какая извилина в твоем мозгу заставляет тебя задавать этот вопрос, сын мой?

– Да так себе, пустяки, кэптен, – ответил он. – Меня только удивило, как такой простой и невежественный моряк, за которого ты его принял, может так хорошо разбираться в машинах.

– Что? – невольно переспросил я. – Что я слышу, Мак? С чего вдруг ты решил, что этот парень может знать машину?