Уильям Ходжсон - Карнакки – охотник за привидениями (сборник) [litres]

Все это время птичник быстро и не переставая потрошил кур, и я заметил перед ним небольшую кучку моих граненых стекляшек.

Таможенники прихватили с собой официального оценщика – настолько важными показались им перспективы благодаря депеше агента номер 17 – и тип этот, оторвавшись от кружка зачарованных красноречием мистера Брауна слушателей, подошел к живодеру и принялся рассматривать «бриллианты».

Я самым невозмутимым образом наблюдал за тем, как он осторожно опробовал первый камень, нахмурился, взял другой. Через какие-то пять минут он и мясник почти одновременно закончили работу, и оценщик презрительно швырнул на стол последний из «алмазов».

– Мистер Фрэнкс! – громко обратился он к шефу. – Должен сообщить, что в потрохах этих кур нет ни единого бриллианта. В них обнаружено большое количество кусочков граненого хрусталя, стоимостью десять центов за дюжину, а вот алмазов ни одного. Надо полагать, что наш мистер Аглаи, наконец, допустил промашку.

Я ухмыльнулся, понимая, что Номер 17 не вызывал симпатии даже у оценщика. Но тем не менее расхохотался, поглядев сперва на шефа, потом на физиономию Номера 17, a потом снова на шефа.

Мистер Браун запнулся посреди пятнадцатого описания замечательного, но, увы, не подлежащего публикации письма, которое он намеревался отправить в «Таймс» по поводу нанесенного ему ущерба и оскорбления. Но когда он возобновил свою речь, слушатели по общему согласию удалились подальше, чтобы иметь возможность слышать себя самих; и в данный момент и на этом месте шеф смог наконец высказать кое-какие собственные соображения и чувства по поводу проведенной Номером 17 блистательной выдающейся операции.

За все это время агент не произнес ни слова, однако внезапно глаза его зажглись, и он поднял руку, останавливая словоизлияния шефа.

– Великий Боже, сэр! – произнес он высоким надтреснутым, полным понимания голосом. – Голуби! Голуби! Этот Браун нас одурачил. Куры были предназначены для меня, для отвода глаз… чтобы я не мог зачуять запах голубиного пирога. Это же почтовые голуби, сэр! Каким же дураком я был!

Я объяснил мистеру Аглаи, что он не имеет права делать подобные клеветнические и ни на чем не основанные утверждения, а предполагаемое письмо мистера Брауна в «Таймс» существенно удлинилось и обрело новую едкость.

В общем итоге мистеру Аглаи пришлось публично извиниться в клевете в отношении мистера Брауна и меня, однако это не помешало нам предъявить счет с целью компенсации причиненного таможней ущерба. Интересно, что заплатили нам согласно выставленным претензиям, ибо ни казначейство, ни таможня не желали поднимать шум, который неизбежно последовал бы, доведи мы дело до судебного разбирательства.

Должно быть через неделю мы с мистером Брауном обедали в некоем очень знаменитом ресторане.

– Голубей, – задумчиво проговорил мистер Браун, – я предпочитаю таких, у которых под перьями спрятаны кармашки с бриллиантами.

– И я, знаете ли, тоже! – согласился я, многозначительно улыбнувшись, и наполнил бокал. – За голубей!

– За голубей! – подтвердил мистер Браун, поднимая свой бокал.

И мы выпили вместе.

Пароход «Иоланта», 29 октября

Сегодня встретил на берегу – во Фриско – странного такого клиента. Собственно, покупателем был я, а он, на самом деле, торговал в лавке – одной из тех каким-то образом прибившихся к самому берегу китайских лавчонок, где торгуют всякими редкостями.

Судя по внешности, он был наполовину китайцем, на четверть негром, оставшуюся же четверть определить было трудно. Однако при всем этом говорил он на вполне пристойном английском.

– Отплываете в Англию, кэп? – спросил он.

– В самый Лондон-таун, парень, – ответил я. – Но тебя взять не смогу. Мы не берем пассажиров. Попробуй пройти подальше. Там впереди стоит пассажирский пакетбот, узнаешь по размалеванной трубе.

– Так мне и не надо на борт, – пояснил он и, сделав ко мне шаг, заговорил потише, коротко поглядев перед этим направо и налево, хотя в лавке и так никого не было.

– Хочу отослать домой ящик, кэп… большой длинный ящик. Как раз в ваш рост, кэп, – проговорил он едва ли не шепотом. – Сколько возьмете с меня за перевозку? Можно будет прислать его вечером, после наступления темноты?

– И кого же ты отправил на тот свет? – сказал я, поднося спичку к сигарете. – Лично я на твоем месте сплавал бы в залив и положил в мешок хороший тяжелый камень. Упокоение мертвых тел не по моей части.

Смугло-желтая физиономия моего собеседника на мгновение посерела, а в глазах его промелькнул неподдельный ужас, сменившийся, однако, некоторым пониманием, и он кисловато улыбнулся.

– Шутите, кэп, – проговорил он. – Моя не убивать никого. В ящике находится мумия, которую мне нужно доставить в Лондон.

Однако, отпуская невинную шутку о покойнике, я видел выражение на его лице, и оно выдавало несомненный испуг. Потом, почему не отправить этот ящик с мумией обыкновенным путем, и почему ему так надо доставить ее на борт уже в темноте? Короче говоря, вопросы у меня были, и слишком много!

Подойдя к двери, китаец выглянул наружу, посмотрев в обе стороны улицы, а потом вернулся к внутренней двери, за которой, как можно было предположить, располагалось его жилье. Заглянув и туда, он аккуратно закрыл дверь, а потом обошел все прилавки, нырнув под каждый из них. Выйдя из-за прилавков, он раз или два быстро прошелся вдоль лавки, поглядывая на меня абсолютно искренними глазами. Я видел, что лоб его покрыт потом, а руки, теребившие застежки длинного одеяния, трясутся. Мне стало жаль его.

– Итак, сын мой, – сказал я, наконец, – в чем дело? Похоже, что тебе нужно как следует выговориться. Если хочешь, можешь вывалить все на меня; помощи не обещаю, однако язык останется на замке.

– Кэп, сэр, – начал он, и умолк, не имея силы продолжить. Вновь отправившись к двери лавки, он выглянул наружу, потом подошел к внутренней двери и осторожно приоткрыл ее. Заглянув внутрь, он закрыл ее столь же аккуратным движением, повернулся и направился уже прямо ко мне. Понятно было, что он, наконец, принял решение. Приблизившись ко мне, он прикоснулся к амулету, который я ношу на цепочке. – Вот это, кэп! – сказал он. – И я тоже! – Отогнув лацкан своего пальто, он показал мне точно такой же.

– Его можно купить где угодно за пару долларов, – проговорил я, посмотрев прямо в его глаза. И выслушивая эти слова, он ответил на сделанный мной знак.

– Брат, – сказал он, отвечая на мой второй знак. – Великоблаг Бог, пославший тебя во время горести моей.

– Брат, – обратился я к нему с той же искренностью, с которой говорил бы с собственным братом, – докажем же милость его.