Уильям Ходжсон - Карнакки – охотник за привидениями (сборник) [litres]

Он кивнул и указал на открытую входную дверь, в то же время с нескрываемым ужасом оглядываясь через плечо на закрытую внутреннюю дверь, ручка которой поворачивалась медленно и бесшумно; словом, я почел за лучшее немедленно выйти наружу, чтобы, если у чертова китаезы за дверью вдруг разыграются подозрения, он не мог узнать меня в лицо, что значительно увеличило бы мои трудности.

Позже, в тот же день

Корабль мой стоит почти напротив лавки того китайца. По прямой – ярдов восемьдесят, но посередине проложены рельсы для пыхтящего паровичка… удивительно, как это они здесь прокладывают железную дорогу прямо по улице!

Вернувшись на борт, я отправился прямо в рубку на мостик и извлек из ящика отличный бинокль, который получил от министерства торговли за участие в мелкой, но опасной передряге, в которую меня однажды случайно занесло. И скажу я, что это добрый бинокль, лучшего даже за шестнадцать гиней не купить. Во всяком случае, он показал мне все, что было нужно, поскольку я включил пару портовых огней на обращенной к берегу стороне штурманской рубки, и еще на корме и на носу, и приглядывал за этой лавкой весь чертов день до самого вечера, то есть с двух до восьми.

Стоя внутри рубки, я мог незамеченным рассматривать все, что меня интересовало, и вот какие результаты принесла мне моя дневная работа.

Во-первых, над дверью моего новообретенного брата сомнительной национальности было начертано имя – мистер Хуал Миггет. Во-вторых, мистер Хуал Миггет явным образом не подозревал обо всех масштабах слежки за его заведением.

У меня не оставалось никаких сомнений в том, что знаменитое братство Безымянных испытывало явное недоверие к намерениям мистера Хуала Миггета, ибо представители его высыпали на причал целой ратью. С помощью бинокля я насчитал поболее дюжины китаез, бездельничавших неподалеку, сидя, стоя и расхаживая неторопливой, обыкновенной для этого племени походкой, то и дело встречавшихся друг с другом и тут же расходившихся. На причале поблизости можно было видеть сразу два частных автомобиля с китайцами за баранкой – тут я понял, что в деле этом замешаны богатые люди.

Я легко определил, что сборище это занято наблюдением, поскольку китайцы не оставляли улицы, а также время от времени некоторые из них обменивались какими-то непонятными знаками. За всем этим угадывалась какая-то цель.

В пять часов я позвонил стюарду, чтобы он принес мне наверх чай, и перекусил в штурманской рубке, не оставляя своего наблюдательного поста.

К половине седьмого начало смеркаться, и я заметил, что количество китайцев на улице увеличилось… теперь на ней можно было видеть уже три открытых автомобиля, управлявшихся китайцами.

Тем не менее, я не мог объяснить подобную суету оскорблением, нанесенным накладной косичке президента; впрочем, пришлось напомнить себе о том, что китайцы могут воспринимать случившееся совершенно иначе.

Электричество включили в семь часов вечера, и на улице сделалось вполне светло, хотя и теней тоже хватало, и в каждой тени, как мне казалось, таился китаец.

«Не много же будет шансов выкатить тележку с этим ящиком из лавки и погрузить ее на корабль», – отметил я про себя. Китаец, должно быть, свихнулся от страха… исполнить его намерение просто не представлялось возможным. Не стоит сомневаться в том, что эти люди будут ждать здесь всю ночь, всю неделю, следующую неделю и так далее, пока не добьются своей цели.

Без четверти восемь я отправил второго помощника на берег с запиской для Хуала Миггета. Я сообщал китайцу, что если он хотя бы ненадолго выглянет на улицу, то тут же заметит с круглую дюжину Безымянных дьяволов, караулящих его дом, и что если он желает поскорее похоронить сына, для этого достаточно только вынести его из дома в футляре из-под мумии! Если же он действительно хочет сохранить жизнь этого цирюльника-любителя, то должен устроить его поудобнее в лавке, при необходимости накачать наркотиками и дождаться моего появления утром, когда я приду и предложу ему план, согласно которому можно будет безопасно доставить молодого человека на борт.

Я дал второму помощнику соответствующие наставления, чтобы он чего не напортил, и велел ему сперва отправиться в город и зайти в лавчонку на обратном пути. Передать записку, купить сувенирную трость, немедленно выйти, после чего на час или два отправиться в мюзик-холл и только потом вернуться на корабль… я не хотел, чтобы эта толпа уличных китаез связала меня с лавкой на той стороне улицы, как сказал бы мясник.

30 октября

Ночью я опять следил за улицей с девяти часов вечера до часа ночи, и все китайцы были на месте… они либо расхаживали, либо стояли где-то неподалеку. Время от времени подъезжал автомобиль и останавливался на какое-то время на углу соседнего квартала, откуда прекрасно была видна лавка Хуала Миггета.

Второй помощник вернулся на борт незадолго до того, как я спустился с мостика. Я видел, как он входил в лавку и оставил ее в начале десятого, и с помощью бинокля заметил парочку китайцев, пристроившихся к нему на улице за спиной, после того, как мой парень вышел из магазинчика редкостей; однако в итоге они все-таки отстали, убедившись в том, что видят обыкновенного покупателя.

Я спросил у второго помощника, видел ли он кого-нибудь в лавке, когда передавал записку. Он ответил отрицанием, однако добавил, что, когда покупал трость, в двери позади прилавка вдруг появилась рожа самого рослого из всех китайцев на свете, упорно рассматривавшего моего подчиненного в течение, должно быть, целой минуты.

– Я уже подумал было, что у него не все дома! – сказал мне второй помощник. – Будь он хоть чуть пониже ростом, я бы спросил, какого дьявола ему надо. Однако колосс этот был настолько громаден, что я постарался промолчать. Как, по-вашему, это тот самый парень, который сидел в задней гостиной с ножом на коленях?

– Не удивлюсь, если так, – ответил я.

– Именно об этом я и подумал, – ответил второй помощник. – На вашем месте, сэр, я бы не стал соваться в это дело. Эти китайские черти – все как один убийцы! Им ничего не стоит перерезать горло человеку!

– Полностью согласен с твоим пониманием этого народа, – сказал я. – Но я справлюсь с этими трудностями.

Позже, днем, я отправился в город, где сделал парочку дел, а потом завернул в костюмерную Джелла, где меня чуточку расписали гримом, а кроме того, наделили соответствующей физиономии одеждой. В подобных делах я стараюсь соблюдать максимальное правдоподобие.

Входил внутрь я таким, как обыкновенно, – со светлыми волосами и бородой, но не рыжий. Рыжим меня непредубежденный человек не назовет. Брови мои чуть посветлее, кожа белая, с красным оттенком. Одет я был в саржевый мундир с пуговицами и фуражку. Вышел я с черной бородой, усами и бровями, выкрашенными, конечно, смываемой краской. Кожа моя сделалась коричневее, и на мне появился костюм в клеточку, шахматную в истинном смысле этого слова, складной цилиндр и гетры на башмаках. Словом, я сделался воплощением американского представления об определенной разновидности туриста из Англии, помоги ей, Господи. Она нуждается в этом.