Уильям Ходжсон - Карнакки – охотник за привидениями (сборник) [litres]

Могло показаться, что я еще никогда не попадал в столь безмолвную область мира. Ибо, если не считать дальнего и монотонного «карр-карр-карр» лягушек-быков, бурчавших в прибрежном болотце на дальнем краю длинного залива, а также собачьего воя, иногда доносившегося от прячущихся за холмами ферм, других звуков в окрестности не было слышно.

И тут неподалеку послышался слабый шорох, заставивший меня прислушаться повнимательнее. Я не сумел сразу установить его источник и поэтому отступил назад, так чтобы меня не было видно из темного дверного проема, и тут же присел пониже, чтобы стать менее заметным. А кроме того, как известно всякому, кому приводилось заниматься, э… ночной работой, предметы вокруг обыкновенно видны тем лучше, чем ниже ты приседаешь.

Я оставался на корточках наверно около минуты, и за это время сумел услышать этот легкий шум дважды. Причиной его служил обрывок какого-то провода, свисавшего сверху и колыхавшегося под подходящим легким дуновением ветра. Я видел, как он, этот провод, раскачивается передо мной на фоне ночного неба.

Бесшумно поднявшись, я протянул к нему руку, ощущая внезапное, смутное, возможно абсурдное подозрение, что вот-вот попаду в ловушку. Подумав, что следует удостовериться в том, что я вижу всего лишь какой-то обрывок, свесившийся со старого здания, я ухватился за конец и хорошенько потянул за него… К моему счастью ночь оказалась не совсем черной, иначе я не успел бы вскочить вовремя, ибо наверху что-то загрохотало, а потом я заметил над собой какой-то поворачивающийся предмет. Одним прыжком я отскочил в сторону, и, пока еще находился в прыжке, рядом со мной упало нечто тяжелое, производя грохот, казалось, разносившийся на мили и мили посреди тихой ночи. С кошачьей осторожностью отбежав на несколько шагов, я остановился и прислушался, однако нигде не было слышно ни звука. Тут до меня дошло, каким ослом я себя выставил, потянув за провод, который когда-то и кем-то был привязан к какой-то штуковине, – по видимому, деревяшке, – на верху старой мельницы.

Осторожно ступая, я подошел к упавшему предмету и ощупал его. Предположение мое оказалось верным, ибо я просто свалил вниз здоровый кусок гнилой балки, оказавшись на грани ситуации, которая могла бы сделать мою ночную вылазку в высшей степени невыгодной во всех возможных смыслах этого слова.

Посему я решил как можно скорее закончить свое дело и немедленно отчалить. Поднеся наручные часы к звездному свету, я все-таки сумел разглядеть, что на часах уже полпервого ночи. Как только я это проделал, башенные часы где-то на берегу пробили половину часа, так что я поднес ладони к губам и три раза провыл по-собачьи. В пустынном месте звуки эти слышались особенно скорбно, так что у меня самого по телу пробежали мурашки, пока последние отголоски заунывного воя, удаляясь, затихали среди черных зарослей леса, преграждавшего мне путь в глубь материка.

Прождав минут пять, я снова прислушался, однако ответа не было, и тогда я завыл еще раз, ощущая, что если мне придется еще раз производить эти жуткие звуки, то я потребую, чтобы мой гонорар удвоили.

Я даже не предполагал, что произведу столь унылый и полный жути вой, самым инфернальным образом способный пробудить тихую ночь на десять миль в округе. Я просто нутром чувствовал, что половина жителей Санари уже повылазила из своих постелей и сейчас вглядывается в темную массу мыса Иссоль, пытаясь установить причину звука.

Тем не менее, никакого ответа не последовало; подождав еще немного, я решил, что мне следует немного пройти в глубь суши.

Я шел весьма осторожно, все время оглядываясь по сторонам, и, сделав двадцать или тридцать шагов, обнаружил, что попал на мрачную и узкую дорогу, проложенную с обеих сторон между невысокими соснами, и наполненную густым и маслянистым ароматом смолы.

Остановившись, я посмотрел вниз, в прогалину между деревьев, покрывавших правый склон, и в это мгновение услышал слева от себя слабый шорох. Не усомнившись в звуке, я повернулся навстречу ему, однако ничего не заметил, да и не услышал.

Я прошел еще несколько дальше по дороге, уже повернувшей вниз, к укрытому за лесом городку, и все это время старательно озирался по сторонам, глядя направо и налево, ибо в двух отдельных случаях был уверен в том, что слышал какой-то звук, – похоже было, что кто-то, прячась за деревьями, следовал за мной; впрочем, с какой стороны он доносился, трудно было сказать.

И вдруг, посмотрев вниз вдоль склона направо, я отчетливо заметил чье-то движение между темными стволами деревьев. Понимая, что зрение не подвело меня, я тут же присел на корточки и стал ждать. Минут пять я пребывал в неподвижности, но не услышал ни единого звука и не заметил малейшего движения, предполагавшего, что рядом со мной может кто-то находиться.

Наконец, выпрямившись, я заметил, как что-то шевельнулось между деревьев, и тут меня осенило: я должен удостовериться в том, что это не герр Фромах избегает меня, дожидаясь повторения условленного сигнала. Посему, не теряя лишнего мгновения, я поднес ладони ко рту и взвыл по-собачьи. Уже первый вой произвел самый неожиданный эффект: впереди меня, ярдах в тридцати, кто-то вышел на дорогу и быстрым шагом направился прочь. Я повторил зов, и неизвестный перешел на бег, a затем внезапно вокруг затопали ноги, примерно в сотне ярдов от меня послышались громкие голоса, глухие и неразборчивые крики… чей-то голос выкрикнул: « Attrape! Attrape! Attrape! » [39] Здесь: Попался! Попался! Попался! ( фр .)

Сразу заговорили несколько голосов, прозвучала резкая команда, за которой наступило молчание, нарушавшееся только чьими-то монотонными протестами. Затем вдалеке чисто и ясно три или четыре раза пропел горн, после чего ночь наполнилась яркими лучами света, метавшимися, указывавшими и останавливавшимися, глядя в сторону оконечности мыса. Под светом прожекторов верхушки сосен сверкали десятью миллионами серебряных игл; стволы деревьев с правой стороны горели молчаливым огнем.

За спиной моей на челе мыса возвышалась башня старой мельницы, полыхая под ударявшими в нее со всех сторон лучами белого пламени, которые вычерчивали грани каждого искрошившегося камня и слои раствора. И свет этот обрисовывал длинную линию стоявших как статуи французских моряков с винтовками и примкнутыми штыками. Строй этот протягивался к оконечности мыса, «хвост» его исчезал за деревьями с каждой стороны дороги.

Я целиком и полностью осознавал совершенство ловушки, в которую угодил. Каким-то образом полное содержание отосланной мной по беспроволочному телеграфу депеши стало известно властям. В заливе находились военные корабли, и устроить такую ловушку было несложно. Оба моих лейтенанта, очевидно с еще дюжиной других офицеров и лодок, патрулировали вход в залив, приглядывая за всеми проходившими мимо кораблями. Эти парни поднялись ко мне на борт, изображая дружелюбие, a покинув мой корабль, очевидно, пришли к выводу, что он-то и является тем судном, которое они ищут. Вероятно, весь мыс Иссоль был занят французами, несколько часов выжидавшими в полной готовности и следившими за каждым моим шагом, начиная от самой оконечности, и даже мое небольшое приключение с обвалившейся балкой имело своих наблюдателей.