Борис Левандовский - Донор для покойника

Пока в ванну набиралась вода, Герман сделал открытие, связанное с курением. Он зашел в кухню, чтобы подымить в форточку, но когда сигарета оказалась в руках, Герман понял, что курить совсем не хочет. Он покрутил ее в пальцах и выбросил в мусорник. Через некоторое время почти полная пачка «Кемела» пошла туда же.

Итак, он бросил курить? Это напомнило ему эпизод из какого-то старого фильма или какой-то анекдот, где осужденному на смерть предлагали бросить курить.

Сев в ванну, Герман сразу же из него выскочил. Было такое ощущение, будто кто-то решил поиздеваться и пустил водоканалом кислоту. Кожа в местах соприкосновения с водой стала пурпурно-красной и сильно ада, как при ожоге.

Герман аккуратно промокнув раздраженные участки полотенцем и пошел в гостиную.

Он сел в кресло, тупо глядя мимо всего на свете, и… вдруг ему стало совершенно безразлично по ВСЕГО — каким окажется результат теста делать в ситуации с непрошеными гостями, по вируса, его вида в понедельник, а также о том, доживет он вообще к вечеру следующего дня — абсолютно по всему…

— Мне — не важно… — сказал он в немую комнату.

Герман находился в одноместной больничной палате. Он лежал на спине, чувствуя холодок в сгибе руки, куда была присоединена капельница, и притупленный пульсирующая боль в правой части живота.

— У вас высокая температура, — сказал врач, который осматривал Германа. — Впрочем, иначе быть и не могло. — Он склонился над распухшим швом Германа внизу живота.

— Мы вас едва спасли, — сказал врач. — Но, боюсь, осложнений не избежать. Скорее всего, у вас началось заражение.

Врач напоминал доброго доктора Айболита, нарисованного в старой детской книжке: был низенького роста, с круглым румяным лицом и морщинками вокруг глаз, появились от привычки часто улыбаться (или свирепствовать), в аккуратном ослепительном белом халате.

Когда врач склонился над Германом, то заметил в кармане его халата что-то длинное и узкое, с металлическим блеском.

— Больно? — врач нажал пальцем на распухшую больную область живота.

Герман от боли выгнулся дугой, едва сдерживая стон.

Он еще до конца не осознал, что с ним случилось и как он здесь оказался.

Вас едва спасли…

Ему сделали операцию?

Герман туманно вспоминал аэропорт, упаковку таблеток, которые он принял (это был анальгин, кажется), пока длительная задержка рейса. Затем был самолет, такси… его квартира… боль… жар… И, кажется, он сам вызвал «скорую»… Дальше не помнил.

Возможно, это аппендицит… да, скорее всего — аппендицит.

— Будем принимать экстренные меры, — сказал врач.

Его голос звучал озабоченно, но на уровне интонации Герману показалось, будто врач сказал: «Сейчас мы перережет ему горло, как свинье, той острой штукой, что лежит в моем кармане…»

Он посмотрел на Германа:

— Как вы чувствуете себя?

Приготовься, сынок, СКОРО МЫ НАЧНЕМ, — НО торопиться НЕ БУДЕМ, ЧТОБЫ растянуть удовольствие, — ПРАВДА?

Герману вдруг показалось, что он находится не в больничной палате, а в помещении стало его казематом, как маленький остров в ужасающей пустоты страшного мира, наполненного воплями и стонами, населенного ужасными обитателями, которые только внешне похожи на людей, — добрыми Ай болит — Добрый доктор и их помощниками. И если выглянуть в окно, то можно было бы увидеть… Потому что это мир ликаривмьясникив, Вивисектора…

Из дома его забрала не настоящая «скорая помощь», — те приехали чуть позже и уже никого не застали. Это была их машина — Добрых Врачей. Они каким-то образом узнали о нем и поспешили за ним… Они забрали его и неизвестным путем привезли в это ужасное место.

Теперь он полностью в их власти.

Мы вас едва спасли…

УМЕРЕТЬ ОТ ОБЫЧНОГО ПЕРИТОНИТА БЫЛО БЫ СЛИШКОМ ЛЕГКО — СЛИШКОМ БЫСТРО. СКОРО НАЧНЕМ, НО МЫ НЕ БУДЕМ торопиться, ЧТОБЫ растянуть удовольствие (НАШЕ И ТВОЕ) — ПРАВДА? ПРАВДА?.. ПРАВДА…

Герман вздрогнул, внезапно поняв, куда исчезают люди — десятки людей ежедневно в стране. Их забирают Хорошие Врачи…

Рация Их «скорой помощи» (нет, на их машине написан не «скорая», а «добрая помощь») перехватывает вызовы, и они пытаются прислать свою машину раньше, чтобы потом привезти больных сюда…

Герману вдруг показалось, что противоположная стена стала прозрачной, и он увидел другую палату — гораздо больше, чем эта. В ней стояло десять или двенадцать кроватей — столько он смог рассмотреть — другие терялись в темных углах, что заслонялись странными тенями. В палате были люди…

«Ты еще не с ними, ты здесь новичок, Герман», — прошептал кто-то в его голове.

МЫ НЕ БУДЕМ торопиться…

Герман смотрел в сумерки палаты, проявилась через стену, как изображение на фотобумаге, опущенном в ванночку с проявителем. Стена словно превратилась в огромную мрачную эфемерную картину, — казалось, что эта палата стала продолжением той, где лежал Герман.

«Присмотрись, Герман, к этим людям… — настойчиво шептал голос. — Все они когда-то начинали с твоей палаты…»

Сначала Герман не мог понять, чем заняты те, кто шевелится, — их было больше половины, остальные лежали неподвижно на грязных, ничем не застеленных матрасах. Наконец, ему удалось рассмотреть молодого человека двадцати лет, полулежала на кровати. Ее лицо было возвращено в сторону Германа (возникало ощущение, что парень смотрит прямо ему в глаза).

Каждые несколько секунд тот закрывал, а затем снова открывал воспаленные глаза, словно в них попало по горсти соли. Закрыл… открыл… закрыл… открыл… — парень проделывал это с четкой регулярностью метронома — закрыл… открыл… На него было тяжело смотреть; у Германа самого защипало в глазах.

«Что же он делает?»

… закрыл… открыл… раз… два… раз… два…

«ЧТО ОН ДЕЛАЕТ?!» — внутри у Германа зашевелилось что-то мерзкое, поднимаясь к горлу ритмическими волнами. «Ты уже начал понимать, Герман, — снова появился шепот, — разве нет? Однажды, его, как и тебя забрали сюда Хорошие Врачи… Ты уже рассмотрел и прекрасно понял, что он делает… и ЧТО с ним сделали Они… Если он прекратит моргать, — умрет от удушья; он должен делать это каждые пять секунд — днем, и ночью, даже во сне. Наверное, он давно уже умер бы, но у него укрепился рефлекс — он уже никогда не сможет перестать играть в эти смешные жмурки. Похоже, Хорошие Врачи считают смешным, — а ты? Парню просто закоротило в мозгу несколько нервных окончаний…

Но посмотри еще на сидящего за ним…

Герман увидел человека с таким сосредоточенным выражением лица, что оно напоминало маску из окаменелой кожи; на виске поблескивала капелька пота, чуть выше пульсировала напряженная выпирающая жилка. Мужчина смотрел куда-то в сторону, иногда его взгляд перемещался под ноги, а потом возвращался к прежней точки. В правой руке он все время сжимал нечто похожее на резиновую грушу. Правый рукав его грязно-коричневой пижамы был отрезан, из него выпирало распухшее предплечье, что напрягалось и расслаблялось в такт сжатия груши. Казалось, натянутая на гипертрофированных мышцах кожа, может в любой момент лопнуть; натруженное предплечья опоясывала густая сеть огромных вен. Герман заметил, что от груши отходят две трубки: одна прозрачная, очевидно, пластиковая, другая — резиновая. Обе трубки вели в отверстие пижамной куртки на уровне груди, слева. Прозрачной трубой бежала очень темная красная жидкость.