Борис Левандовский - Донор для покойника

Лозинский присел на край дивана с неубранной постелью и медленно начал разуваться. По дороге из больницы он несколько раз шел в глубокие лужи, и его носки выглядели теперь так, как на них вообще не надевали ботинки.

Лозинский мрачно выругался и отнес мокрую обувь сушиться на батарею, думая, что старым ботинкам, к которым он привык за последние восемь лет, вскоре придется дать отставку. А жаль, офицерские ботинки — паршивая, но такая родная казенщина — были получены им еще на службе, только за полгода до того, как комиссариат списал его с «состоянием здоровья». Статья такая-то, пункт такой-то.

Те же полгода с пятнадцати лет службы военным хирургом.

Врач Лозинский — высокий сорокапятилетней человек с худым смуглым морщинистым лицом — выглядел лет на десять-пятнадцать старше. Над правой бровью тянулся длинный бледно-розовый шрам как «достопримечательность» шести годам, которые проработал полевым хирургом в стране, где среди высоких гор и ущелий бродят злые бородатые люди с оружием и говорят чужой гортанном языке. Эти годы он часто вспоминал с ужасом и болью… но одновременно с каким-то ностальгической грустью. «Памятников» у него сохранилось немало и под рубашкой. Еще больше — там, где никому не дано увидеть глазами.

В квартире Лозинского были только самая необходимая мебель: старый диван, небольшой стол, несколько стульев, тумбочка и массивная трехстворчатый шкаф. На полу в углу комнаты стояли две книжные полки, забитые детективами в мягких обложках и подшивками журналов. У окна — старый черно-белый телевизор «Электрон» на четырех тонких ножках.

После развода в прошлом году с женой квартира первые несколько месяцев казалась ему пустой и молчаливой, как город, покинутый жителями. Теперь он уже не представлял возвращения к прежней жизни. Привык быть сам, привык неожиданно быстро и, кажется, навсегда. За последние два месяца ни разу не упомянул женщины, с которой прожил более двадцати лет. Сейчас она вышла замуж за отставного генерала и переехала в Москву, где теперь живет и сын, заочно обучаясь в мединституте.

Лозинский подкурил от конфорки плиты «Приму» без фильтра и занялся приготовлением нехитрой ужина.

Уйдя из армии, он остался без дела. Обращался в штаб с просьбой найти ему «достойное место для применения знаний и опыта военного врача». Но получал только отказы — иронически презрительные, иногда даже грубые. В армии есть сокращение, кому нужен списан ранен солдат, пусть и медик. Просился в военный госпиталь округа — не брали. Ему было тогда под сорок, а жизнь, казалось, шло из-под ног. Затем несколько лет пустого гнетущего существования, слегка разбавленного книгами, телевизором и случайными беседами за пивом.

В конце концов, летом девяносто пятого он решился обратиться в одну из городских больниц. Это, конечно, не госпиталь, но… получать мизерную пенсию, провожать утром жену на работу, а вечером встречать ее, словно не человек, а старый больной отец — это представлялось большим несчастьем, чем работать с гражданскими.

Он знал заранее, что трения в отношениях с новыми коллегами ему гарантированы. Знал ли предполагал существование уродов, типа Маркевича — с их самодовольной болтовней, цинизмом и подлостью. Его сознательно тошнило от их присутствия — всех этих засран лицемеров, философствуют об общем благе и дают штампованные клички своим женам, как домашним животным…

Но все равно ушел.

Он претендовал на вакансию хирурга; его послужной список был блестящим.

Его взяли.

И это было самое главное…

… для мальчишки, когда-то давно твердо постановил связать свою жизнь с армией. Но чего он хотел на самом деле, понял позже, в четырнадцать лет.

Тогда, когда произошел тот самый Случай, окончательно нарисовал его мечту — как это обычно и бывает: внезапно и ярко, когда одна лишь мгновение способна решить будущее. Момент, когда выбор мальчика навсегда определяет путь взрослого мужчины.

Это случилось в школе. Во время долгой двадцатиминутного перерыва.

В тот день Гарик принес целую пачку сигарет. Мальчишки, четырнадцатилетний Феликс Лозинский, его одноклассники Гарик и толстяк с редким, почти экзотическим именем Арнольд и двое ребят из параллельного класса пошли на задний двор школы. Место было удобное: сюда выходили окна только двух классных кабинетов.

Ребята сели прямо на траву, закурили по сигарете и наслаждались теплым майским днем. Приближалось окончание учебного года, и разговор как-то сам собой зашел о том, кто куда пойдет учиться после окончания средней школы или восьмилетки.

Ребята из параллельного класса собирались закончить полный курс средней школы и пойти в армию, а там будет видно. Толстый, похожий на кабана, Арнольд думал после десятилетки поступить в университет. Гарик уже через год видел себя в ремесленном училище, чтобы через два года отправиться на керамический завод в бригаду старшего брата. Феликс Лозинский молчал — все и так знали: он будет военным, может, даже начнет с суворовского училища, хотя школа его еще не настолько достала.

Все, кроме Гарика, закурили по второй сигарете подряд. Он заглянул в «расстрелянной» пачку «Ленинграда», сунул ее в карман пиджака и сказал:

— Слушайте потрясающий анекдот, вчера брат рассказал.

Двое ребят из параллельного класса критически отмахнулись:

— Да ладно тебе, снова наградишь какой бред, — сказал один из них. И действительно, еще никто не слышал от Гарика ни анекдота, который был бы моложе его девяностодвухлетнего прадеда. Еще рассказчик он был никакой.

— Нет — запротестовал Гарик. — Совершенно новый…

— Хорошо, рассказывай… Только не тяни, как ты любишь, — добавил Арнольд.

— Значит… встречаются два еврея, — начал Гарик.

— Где? — спросил Феликс и спрятал улыбку.

— Черт! Неважно, где! — фыркнул Гарик, обведя взглядом четверку ребят, кашлянул и начал снова: — Да… э-э-э… вот! Встречаются два еврея, и один у другого спрашивает…

Арнольд запрокинул голову, поднялся с травы, поднимая указательный палец к лицу с крайне сосредоточенным выражением… и громко пукнул. Потом гордо осмотрел всю четверку. Ребята ответили одобрительными смешками.

Кроме Гарика.

— Ну, вы меня будете слушать или этого пердуна? — он раздраженно посмотрел на Арнольда.

— Значит… встречаются два евреи, — снова начал Гарик. — И один в другой спрашивает: «Слушай, где ты достал такие классные часы?» А тот ему отвечает…

— Тетя Мойва выслала из Китая? — встрял парень с параллельного класса.

— Что? Какая еще мойва? Да нет! Чего лезешь? — Гарик начал раздражаться. — Дай рассказать!

— Хорошо, дай ему рассказать, — поддержали другие.