Борис Левандовский - Донор для покойника

Именно «Алекс», потому что к нему уже давно прикрепилось это прозвище. Никто не знает откуда… не помнит. Алекс тоже значительно старше, его волосы, когда-то очень светлое, теперь просто русые, черты лица потеряли детскую округлость.

Когда Алекс поднимается, чтобы идти домой, Гера просит оставить журнал в него на несколько дней. Алекс идет, возвращаются с работы родители, ужин… Когда все, наконец, укладываются спать, Гера тихонько включает в комнате настольную лампу и получает спрятан журнал…

Гэри — шестнадцать…

Родители подарили ему конверт с поздравительной открыткой, в которую была вложена денежная купюра в двадцать пять рублей. Он сам должен решить, какой подарок себе сделать. Впервые в жизни ему дарили деньги.

И сегодняшний день более знаменательный другим — он получил паспорт. Правда, это событие было несколько припсована недавним посещением фотосалона, где ему пришлось заставить себя смотреть прямо в объектив камеры. К счастью, обошлось без эксцессов. За последние годы он впервые фотографировался по-настоящему. Раньше, когда в школьном классе делали коллективное фото, он или находил повод уйти домой, или просто закрывал глаза. Тяжелые отношения с фотокамерами и даже с обычными линзами для Геры так и остались неразгаданными. Он ничего не помнил из того, что двенадцатилетний Гера-в-портрете видел здесь и сейчас, и мог поклясться чем угодно, что никогда не слышал слова «Фьючер».

Гера в Риге…

Почти всю неделю комната оставалась пустой. Изредка, чтобы вытереть пыль или полить цветы, заходила мама.

Она старела (наверное, там и потом он не уловит разницы): под глазами уже были очертания темных мешков, морщин почти не прибавилось, но теперь они углубились и больше бросались в глаза. Пока он так торопил время, мечтая поскорее вырасти и стать взрослым, то — словно требуя за это платы — был беспощадным к его маме.

Перед тем, как выйти из комнаты, мама бросила странный пристальный взгляд на портрет. Не такой, каким обычно матери смотрят на фотографии своих детей. Она как пыталась рассмотреть что-то за ним, как человек, внезапно чувствует, что за ней наблюдают.

Этот взгляд был хорошо знаком Гэри-в-портрете — именно так часто смотрел на него он сам, особенно после прошлого лета. Тогда за одну неделю у него было две яркие галлюцинации: обе связаны с загадочным сухим чудовищем…

Гера-в-портрете еще не понимал, чем вызваны эти кошмары. Зато голос в его голове нашептывал, что часть тебя уже знает… Его взгляд тогда останавливался на портрете, словно намекая на какой-то не очень четкий, но все же существующий связь. И шло время, и это случалось все реже. А уже перед самой поездкой в ​​Ригу Гера порой и вообще не замечал своего изображения.

И вот вдруг комната впервые исчезла, точнее, возникло другое помещение.

Это было купе пассажирского поезда, в котором Гера возвращался из Риги домой. Но с первого взгляда было понятно даже двенадцатилетнем мальчике, не то, в котором Гера должен ехать. Потому что это было купе проводника. Завалено одеялами, с раковиной для мытья стаканов…

Раздетый Гера лежал на нижней полке, а на нем сидела голая женщина — очень высокая и очень мускулистая (как показалось Гэри-в-портрете). На полу у полки валялся одежда: его и ее.

Было сразу понятно, чем они занимаются. Это имело много названий, и двенадцатилетний Гера часто думал, почему одни считаются приличными, другие — не очень, а третьи можно было произносить вслух только в компании близких друзей, — если все они означают одно и то же?

Сначала оба они просто целовались, причем Гера — очень скованно и неуклюже — как, наверное, все юные и неопытные любовники. Чего совсем нельзя было сказать о проводницу. Она при этом старалась быть снисходительной и терпеливой, как с ребенком, делает первые шаги.

Все произошло быстро и просто, он и не заметил, как уже оказался голым в ее купе.

Внутренне Гера еще мусолил мысленно ее откровенный вопрос, поставленный бы между прочим, когда он пришел попросить сахара к чаю. Она спросила: «Парень, мне кажется, ты еще девственник, га-а-а?» А когда он оторопел с протянутой к конфетнице рукой, она рассмеялась, как после удачной шутки. Но вдруг совсем серьезно добавила: «Мы могли бы это исправить».

Гера пришел к выводу, что в реальной жизни все так и должно происходить.

Когда волна мальчишеской смущения стала уступать место страсти, он даже попытался взять инициативу в свои руки.

Именно тогда и началось самое ужасное…

Первый раз она укусила его не сильно. Гера почти не обратил на это внимания. А когда в голове уже забил тревожный звон и он понял, что происходит что-то не то… то попытался вырваться из-под нее.

Она укусила его снова… снова… и снова. Он вырывался уже изо всех сил, но безрезультатно, — проводница оказалась намного сильнее. Паук схватил жертву и не собирался выпускать…

Когда он хотел закричать, она просто заткнула ему рот своими смятыми трусиками. И он просто беззвучно плакал… Не от боли, а от унижения и беспомощности. Вскоре его тело покрылись множеством лилово-красных следов от укусов…

Для шестнадцатилетнего Геры этот ужас длился невероятно долго. Чудовище, сидело на нем, успело несколько раз перевоплотиться: в огромную дикую обезьяну, в вампира, у голодного тигра, и даже… Но для двенадцатилетнего Геры-в-портрете это длилось, может, две с половиной минуты, если бы там существовал время.

Когда все закончилось (для нее, но, конечно, не для Геры — для него все теперь только начиналось), женщина хрипло рассмеялась, и этот смех еще очень долго преследовал Геру в мучительных навязчивых воспоминаниях. Затем она отпустила его и начала обыденно одеваться.

«И запомни, котик, — сказала она мягким голосом, пока он, пряча глаза, натягивал на себя одежду, — если кому-то расскажешь, я заявлю, что это ТЫ пытался меня изнасиловать, а я защищалась. Как ты думаешь, кому из нас поверят, га-аа? — она ​​хихикнула. — Будь вежливым мальчиком», — и поцеловала его в щеку. Гера едва не упал, запутавшись в собственных штанах…

Гера-в-портрете не увидел, как тот Гера провел ночь, как ожидал минуты, когда поезд остановится на последней станции, как прятался в своем купе, боясь столкнуться с ней, вздрагивал при каждом открывании дверей другими пассажирами… — потому что перед ним снова была только его комната.

На следующее утро шестнадцатилетний Гера вернулся.

В тот же день над его письменным столом исчез большой цветной календарь со смуглой красавицей в купальнике…

Гера заканчивает школу…

Вступает в институт…

Иногда (уже после случая в поезде) в Геры-в-портрете возникает впечатление, что его протягивает через грязные и темные закоулки жизни, которые он только должен пройти…