Pferd im Mantel - Очищение молитвой [Неоконченное]

— Дед Сергей, а какой сегодня день, а?

— Да какой? — почесал жидкие волосёнки Протасов, на лице которого уже оформилась белая, благообразная бородка. — Седьмое октября, вроде как. А ты что же — встал? Ну, как ты?

— Да слава Богу. — ответил Аслан. И вдруг резко спросил: — Что надо, чтобы креститься? Хочу!

Сергей Витальич даже опешил как-то. Удивлённо зыркнул на Алкоева, медленно опустился на лавку.

— Вот те на! — почёсывая бороду, удивлённо выдохнул он. — Дело-то хорошее… да как?! Батюшка, ить, нужен…

— Ты крести меня, дед Сергей. — выдал Аслан. — Я читал там… в книге. Если совсем плохие дела, угроза жизни там, или ещё что, если и священника нет — всё равно можно. Нужен человек крепкой веры, знающий чин.

Старик молча глядел в пол, сидел так минут пять, а Аслан — ждал. Потом Протасов поднял на него глаза:

— Это можно, да. Раз такой случáй, то… Вот только креститель из меня никудышний. Грехов на мне, что блох на дворняге. И-эх! Ты бы знал только, как тянут оне…

Но Аслан перебил его рассуждения:

— Мы двое живые. Я и ты, отец. Крести меня, прошу. Ты веру имеешь.

— Я-то имею, сынок. Да в душе — отхожее место имею тоже. Давай-ка вот что: околемаешься, пойдём с тобой в Кушалино. Там большой храм, и батюшка святой, почитай, жизни. Монах. Тогда… — хотел продолжить свою идею Протасов, но Аслан закачал головой.

— Нет. Ты меня крести, отец. Сам говоришь, не знаешь, выжил там кто, или нет. А если нет… каждый день теперь смерть встретить можно. Крести меня.

— Ну что тебе сказать, упорный?! — махнул рукой старик. — Окрещу. Как можно отказать, когда вокруг конец света? Может завтра и… эх! Готовься. Ну-ка, вот, это почитай…

— Да готов я. — остановил старика, пытавшегося найти брошюрку на столике, Аслан. — Всё выучил.

— Выучил? — ехидно посмотрел на него дед Сергей. — Ну тогда скажи мне, на чём наша вера стоит?

И Аслан назубок прочитал ему Символ Веры. Выслушав, старик, кивнул — молодец, мол. Но снова спросил:

— Ну, а главное-то что?

— Любить Бога больше себя самого. Людям помогать бесплатно. По заповедям жить. Не грешить… — начал было перечислять правила богоугодной жизни, но Протасов остановил его:

— Это всё так, всё верно ты выучил. И разобрался. Послушай теперь, что Серафим Саровский в наставление православным сказал, да накрепко запомни. В этом и есть вся цель жизни мирянина. Да и инока тоже.

«Стяжи дух мирен — и тысячи вокруг тебя спасутся!» — воздев палец доле продекламировал с огнём в глазах Протасов. — вот тебе истина, Аслан. Держись её. В ней — все заповеди Христовы. Но это непросто, ой как не просто. Ну да ладно, что уж… Постись три дня, Аслан. А теперь — давай-ка спать. Утро вечера — мудренее…

В то утро Протасов поднял Аслана по первой зорьке. В окна храма глядела тьма, и они первым делом разожгли свечи и лампады. Храм осветился мерцающим тёплым светом. Сам Протасов был одет в простую чёрную рясу, с шитой золотом епитрахилью и поручами поверх, и Аслан удивлённо спросил:

— Отец! Разве ты священник?

— Был, сынок. — помогая подняться ему, ответил Сергей Витальич. — Был когда-то. Да жизнь так сложилась, что…

— Так почему же ты… — спросил было Аслан, глядя во все глаза на торжественно одетого, такого незнакомого теперь старика, но тот приложил свой палец к его губам.

— Потом, Аслан. Всё потом. А теперь ступай-ка вот сюда, к купели.

Перед Царскими вратами, на двух табуретках, стоял серебряный тазик, и Протасов подвёл Аслана к нему. Зажёг три свечи по краям, подвинул столик с большим оловянным крестом на нём. Босый, лишь в майке и исподних кальсонах, стоял заросший бородой, со склонённой головой Аслан Алкоев перед иконостасом. Сергей Витальевич, взяв его за плечи трижды дунул ему в лицо, и трижды же перекрестил, затем, поставив Аслана на колени, возложил руку на его темя.

— Господу помолимся! — изрёк Протасов, и начал читать:

— О имени Твоём, Господи Боже истины… — полилась первая молитва чина, а за нею все три запрещения. Аслан послушно стоял на коленях, вслушиваясь в слова, переживая происходящее сним сейчас.

Молитвой «Сый Владыко Господи…» Сергей Витальевич закончил чин и снова трижды крестообразно дунул на Аслана.

— Измени из него всякаго лукавого и нечистаго духа, сокрытого и гнездящегося в сердце его! — трижды возгласил старик, и, подняв Аслана, молвил:

— Повторяй за мною! Отрицаюсь от тебе сатана, всех дел твоих, всех ангелов, всего служения, и всея гордыни твоея! Отрицаешься?

— Отрицаюсь! — выдохнул Аслан и плюнул в сторону запада.

— Сочетаюся тебе, Христе, Боже наш, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! Сочетаешься?

— Сочетаюсь!

И оба они начали читать Символ веры…

Затем Протасов трижды окунул его головой в купель, перекрестил, и поцеловал. А потом, отойдя, вернулся с чистой белой рубашкой.

— Вот тебе, от меня, на крестины. Чего ещё подарить тебе? Надевай-ка, дай Бог в пору!

Рубашка оказалась маловата, жала в плечах и под мышками, еле застегнул её Аслан. Протасов надел ему на шею простой крестик на тесёмке…

— Ну всё. — улыбнулся старик. — Теперь ты наш. Потому и завтрак у нас сегодня праздничный…

На завтрак был чай и хлебцы с вареньем. Аслан торжественно прихлёбывал, ощупывая крестик на груди, и слушал грустную историю жизни старика Протасова. А тот со слезами на глазах рассказывал, что он из церковной семьи, что дед его был дьяконом, отец священником, как расстреляли их в лихие годы на глазах всего посёлка, про то, как ушёл трудником в монастырь, стал служкой, был пострижен, рукоположен, про первый приход, про уголовное дело и тюрьму, как скитался потом по Прибалтике, скрывая то, что он батюшка, как работал где и как придётся, как прибился, почти спившийся к незнакомому молодому батюшке, и тот привёз его сюда, в Сутоки, и как работал все эти годы сторожем. И как скрывал от благодетеля своё священство…

Старик плакал, обхватив свою голову руками, и его слёзы капали на сухарь, намазанный вареньем. Чай остыл, а Аслан гладил старика по голове, понимая, что перешагнул он, чтобы даровать ему, Алкоеву, крещение. Он не знал, что сказать, чем утешить старика, не было слов. А тот бранил себя, самыми последними словами бранил.

— Ну ладно, батюшка, ладно. — сказал Аслан. — До слёз сейчас? Всё изменить можно…

— Ну-ка, постой! Как ты меня назвал?? Батюшка?!

— Да.

— Какой я тебе батюшка!!! Сторож я церковный, бездна греха! Отщепенец, пьяница и трус — вот кто я!

— Э нет, отец Сергей. Ты священник — вот кто ты. Если стал — это навсегда, да? Мало ли, какое пути даст тебе Бог! Всё равно, ты — священник. Вот и будь им. Как сегодня. Ты сегодня себя видел, нет? А я видел. Такой ты настоящий. Вот и будь таким. А мне не рассказывай, что жизнь тяжёлая. У меня тоже тяжёлая. Я, может, Родину свою предал, знаешь? Кто знает, как кто к Богу должен придти?! Пока живой, можешь всё изменить, что должен. Когда мёртвый — нет. Вот и меняй, батюшка. Прости, если не уважительно говорю…