Pferd im Mantel - Очищение молитвой [Неоконченное]

Он успел подрубить троих из пяти, стараясь держаться на расстоянии от нежитей, завлекая тех атаковать поодиночке, но со стороны дороги топали ещё покойники. Сколько же их тут?! Был бы Аслан здоров — он просто припустил бы от них, да и вряд ли попал бы в такой расклад: пробрался бы аккуратно, разведал бы. А тут на ногах бы выстоять да кашлем не подавиться. Медленно двигаясь, стараясь сохранять гаснущие силы, Аслан пятился, отмахиваясь топором, в сторону леса, обратно. Но Господь Всевышний велик и всеведущ. Это Аслан уже выучил: Он протягивает руку помощи в самый лютый, в самый безысходный час. А для Аслана этот час настал: красные круги в глазах — верная примета скорого обморока. И тогда гадай — как скоро к этой своре деревенских мертвецов присоединится обглоданное тело Алкоева. Тело, выдержавшее такие испытания, смогшее выбраться из таких мест, из которых среднестатистическому гражданину, не обременённому особыми навыками, опытом и инструментарием, выхода нет. Ах, как это неправильно — какая гримаса судьбы! Перенести столько, чтобы на самом финише слиться..

Но Всевышний надёжен как никто другой. Он не подвёл Аслана. Когда уже тот готов был смириться, со стороны деревни грянул выстрел, затем второй. Мертвяки, подобравшиеся к Алкоеву ближе остальных, рухнули, как подкошенные и принялись биться на земле. А из-за переломанного забора, перезаряжая двустволку, вышел усатый старик в гротескном наряде: в телогрейке, на рукавах которой были нашиты полосы из жести, в ватных штанах и мотокаске, расписанной языками пламени. Можно было бы улыбнуться, глядя на такого персонажа в любое другое время, но не сейчас.

— А ну-ка, сынок, постой-ка там пока. — махнул рукой Аслану старик. — А я тут сейчас…!

Перезарядив ружьё, старик вскинул его и влупил ещё дважды в подходивших мертвяков. Те попадали. Некоторые продолжали корчиться на земле, другие свалились кулями. Разрядив ружьё, старик закинул его за спину, а вместо него выхватил тесак.

— Ну-тко, давай сюда. Покромсаем их тута. — кивнул на топтавшихся в отдалении покойников он. — Вдвоём-то сподручнее!

Аслан на подгибающихся ногах, давясь приступом кашля, направился было к старику, но тот, осмыслив хабитус Алкоева, отмахнулся.

— Худой что ле? И-эх ты! Ладноть! Стой тама, да смотри, чтобы ещё кто не повыполз. На чистом месте вона встань! Мряки у нас дюже хитрые пошли.

Сказав это, старик бодрым шагом направился к оставшимся мертвецам. Те рыпнулись на него, но старик действовал чётко. Через пять минут все оставшиеся загробники лежали в пыли, а старик, бормоча что-то себе в усы, цинично кхекая, рубил им головы. Закончив там, подошёл к тем, подстреленным первыми, и проделал те же страшные манипуляции. Затем, скинув каску, вытер рукой лоб и уселся рядом с Асланом.

— Вишь ты. — растерянно развёл он руками. — С утра вроде чисто было на деревне, я проверял. А таперича снова явились… Откудова? Поди знай! Небось, как вчерашние — с Кимр приплелись. А я слышу — непорядок! Глянь-ка — а они мужика ужо осадили! А ну-ка, скинь хламидину-ка, дай осмотрю. Не покусали тебя часом упыри?

— Спасибо, да. — выдавил из себя Аслан, снимая куртку. — Нет, не кусали. Вот, гляди — целый я, да.

— Что — да? — не понял старик.

— Да — отец по-нашему… — вытирая лоб, пояснил Аслан.

— Ну я вижу, что ты нерусский. Одягайся. Дак откуда ты?

— Вон, из леса. — указал пальцем Аслан на тёмную стену леса перед собой.

— И что ты там делал? Нашёл время! Прятался что-ли? — ошарашено глянул на него старик.

— Нет. Самолёт наш упал там. — махнул рукой Аслан. — В болото. Ну вот, я оттуда еле выбрался… Сам с Ичкерии я. — пояснил Аслан, и когда понял, что старик не вкупил, добавил: — Из Чечни, по-вашему. Аслан меня зовут. Аслан Алкоев…

— Вот те на! — присвистнул старик. — Да я гляжу, ты совсем никакой. Ну-ка, вставай, пошли. Голодный, небось?

— Почти неделю не ел, отец! — воздел руки Аслан.

— О, это никуда совсем. Пошли, пошли, говорю. — затеребил расклеившегося под солнечными лучами Аслана старик. — Вставай, ну? А я тут потом… приберу. А меня зови Сергеем Витальичем. Протасов моя фамилия. Пошли, пошли, сынок. Сейчас я тебя покормлю и положу. А то ты совсем плохой…

Старик Протасов поселил Аслана прямо в церкви. По дороге пояснил ему, что сам-то он — сторож при церкви был, а как всё случилось, так и перебрался в неё окончательно из своего деревенского домика. Как пришли, притащил раскладушку, тюфяк. Постелил, помог раздеться. Аслана сморило, лишь прилёг, но старик явился с дымящейся тарелкой щей и большим шматом чёрствого чёрного хлеба.

— Погоди засыпать-то, Аслан. Давай-ка наверни вот щец пока, а к вечеру я картоху замостырю. — зашевелил его Протасов, подвинув сперва к раскладушке столик. — Давай, давай, поснидай, а там и поспишь.

Как только он учуял божественный запах еды, Аслана не нужно было уговаривать. Жадно черпая ложкой, он опустошил тарелку за две минуты и блаженно откинулся на раскладушку.

— Вот и ладно, вот хорошо. — бубнил старик Протасов, возвращаясь с кружкой горячего и какими-то таблетками в руке. — Теперь вот, прими антибиотики, да чайком запей — и на боковую. Тебе сейчас спать нужно. Завтра другим встанешь. Таперича, я заметил, такая ерунда творится странная — все хвори вроде как сами собой излечиваются.

Аслан проглотил снадобье, выпил чай и уже через пару минут провалился в небытие сна. Нормального сна — на кровати с подушкой и одеялом. Протасов ушёл, оставив его в тишине, по каким-то своим, неведомым пока делам, а со стен храма за спящим Асланом приглядывал весь собор Святых Земли Русской — не посчитаешь, стольких родила она, земля эта. И под покровом этой, пока непонятной Аслану благодати, он растворился во сне…

Старик Протасов разбудил его лишь к вечеру следующего дня.

— Здоров ты спать, Аслан! — качая головой, удивлённо сказал Сергей Витальич. — Почитай, сутки продрых! Ну как самочувствие?

Аслан слез с раскладушки протирая глаза. Голова кружилась, одолевала слабость. Лишь стоило начать двигаться, Аслана разбил приступ нестерпимого, выворачивающего наизнанку кашля. Попробовал встать — да куда там…

На столике дымилась тарелка пюре с большим куском плавящегося масла и тремя сосисками.

— Нормально, отец. Получше. — ответил старику Аслан.

— Ну а я что говорил?! — радостно развёл руками тот. — Теперь дело такое, хвори Божьим произволением сами лечатся. Я вот совсем хворый был — астма! А теперь, глянь-ко — где она? А гипертония моя — где?! Летаю! И тебя отудобит — дай срок! Но кашель у тебя плохой, такшта отлёживаться тебе ещё. Шутка ли — почитай, неделю в болоте обретался. И что ж ты хочешь?! Чтоб без последствий? Не. Я тебе и так скажу — по кашлю слышу, что воспаление у тебя. А где это видано, чтоб с воспалением люди по лесу безвозмездно бёгли?! Раньше ить мёрли от ево. А таперича?! Энто ладно, встать-то смогёшь? Пошли, в отхожее провожу, да умоешься. Глянь-кось в зеркало — сивый весь, ровно мерин. Затем, садись вот, наворачивай. А опосля — снова ложись. Воспаление — оно не хухры-мухры. Оно, конечно, таперича, не то, что вчерась… а всё же.