Стивен Кинг - Томминокеры

А с чего волноваться? Или ты решил, будто эти пройдохи все еще люди? Пора бы уже повзрослеть, старичок.

Гарденер стал спускаться по склону, остановившись у пня, после которого каменистая почва сменилась щербатым, изрытым водами пластом. В руках Гард держал дешевенький транзисторный радиоприемник в прочном корпусе из желтого пластика, напоминающий щенка Снуппи. К радио была приделана плата от микрокалькулятора и множество батареек.

Напевая себе под нос, Гард неторопливо подбирался к краю траншеи. Вдруг музыка стихла, и он умолк, уставившись в огромный серый бок корабля. Сил ему это зрелище не прибавило, и хотя он, несомненно, ощущал благоговейный трепет перед инопланетной громадиной, в его душу закрадывался страх.

«Ты, конечно, на что-то надеешься, не отрицай. Будь честен хотя бы перед собой. Ведь где-то там есть ключ, вполне может быть…»

Ужас сгущался, затмевая собой все вокруг, и было ясно, что надежда в один прекрасный день окончательно померкнет.

Склоны расширились до того, что невозможно было дотянуться рукой до стенки корабля. Впрочем, не особенно-то и хотелось. Мало приятного, когда у тебя в башке во всю мощь врубают громкоговоритель. Это больно. Сейчас, если Гард прикасался к кораблю (а порой это было неизбежно), кровотечения случались реже – но ретранслятор в голове срабатывал как часы, стоило лишь задеть треклятую штуковину. Бывало, хлынет из носа или уха, жуткое зрелище. Гарда интересовал вопрос, сколько ему отпущено времени, чисто теоретически. Как видно, отсчет пошел с того момента, как он очнулся на нью-хэмпширском волнорезе.

Все это время он жил взаймы. Кто он? Больной человек, у которого не осталось иллюзий, но он еще способен оценить всю иронию ситуации. Он надрывался, выкорчевывая из-под земли эту инопланетную железку. Каких только инструментов не держал в руках – весь ассортимент вселенского каталога Хьюго Гернсбека. Ни один из местных идолопоклонников не справился бы с этой работой, не загнав себя до смерти, с остервенением копая в подобии гипнотического транса. Но если они доберутся до люка, который, по мнению Бобби, непременно существует, – сумеет ли он войти внутрь? Ясное дело, он очень постарается. Можете поставить на это свои часы на цепочке.

Он опустил ногу в веревочное стремя, затянул узел и сунул радиоприемник за пазуху.

– Трави помалу!

Эндерс стал крутить лебедку, и Гарденер начал свое нисхождение. За спиной пополз вверх серый бархатистый корпус корабля.

Если бы сейчас местным вздумалось от него избавиться, это было бы проще простого. Достаточно послать Эндерсу телепатический приказ: «Отпусти рукоятку, Джон, он нам больше не нужен». И полетит Гард на обвисшей веревке до самого дна. Сорок футов, и – хрясь, бам! Нет больше Гарда.

Сейчас он находился в их милости, и до сей поры, судя по всему, они в нем нуждались. Пусть неохотно, но пока решено оставить его в живых. Взять того же паренька, Тремейна. Молод, силен как бык, а сгорел за два дня. Истлел, словно фитиль. Эндерс, может, и продержится до вечера, хотя тоже спорно. Гарденер готов поставить часы с цепочкой (шутишь, брат, какие еще часы?) на то, что завтра здесь будет уже другой соглядатай.

С Бобби все в порядке.

Черта с два! Если б не твой приезд, она загнала бы себя до смерти.

Конечно, она продержалась дольше, чем Эндерс или мальчишка Тремейн.

Логично было бы возразить, что Бобби со своей компашкой наведывалась в сарай, а Тремейн и Эндерс – нет. Ну, по крайней мере, ты их там не видел. Возможно, все дело в этом.

Так что же там внутри? Десять тысяч ангелов танцуют на булавочной головке? Или призрак Джеймса Дина? Туринская плащаница? Что?

Неизвестно.

Нога коснулась дна.

– Я на месте! – гаркнул он.

На краю котлована, на фоне крошечного клочка неба показалась маленькая голова Эндерса. На глубине корпус корабля от земляного склона отделял узкий зазор. С наждачным шорохом проползла в сознании гадюка-клаустрофобия.

Двигаться приходилось осторожно, без спешки, чтобы ненароком не задеть махину и не обрушить на себя шквал оглушительных звуков.

Внизу простирался пласт темной горной породы. Гард присел на корточки и провел по камню пальцами. Дно оказалось мокрым. Они здесь уже неделю, а влаги день ото дня становится все больше.

В то утро, с помощью нехитрого приспособления, бывшего некогда феном для волос, Гард пробурил небольшую квадратную скважину со стороной в четыре дюйма. Скважина углублялась в плотную подушку породы примерно на фут. Гард извлек из ящика с инструментами фонарик и посветил в дыру.

Внизу блеснула вода.

Поднялся с корточек и крикнул:

– Спусти сюда шланг!

– Э-э!.. А-а?.. Что-о-о? – донеслось сверху. Эндерс пребывал в явном замешательстве. Гарденер вздохнул: ему и самому было неясно, сколько еще он продержится в столь изматывающих условиях. Поразительно. У них тут целый набор фантастических прибамбасов, и никому из местных гениев до сих пор не пришло в голову протянуть сюда переговорное устройство. Вместо этого они изо дня в день дерут глотку.

Ответ, собственно, лежал на поверхности: им просто не пришло в голову. Зачем? Ведь сами они общаются посредством мыслей. Это ты здесь рабочая лошадка, а не они.

– Брандспойт! – заорал он. – Брандспойт, дурачина!

– Ах да, сейчас.

Пока спускался брандспойт, Гарденер думал о том, как же здорово было бы сейчас оказаться где-нибудь в другом месте или убедить себя, что все происходящее ему лишь снится.

Бесполезно. Сам корабль, конечно, штука дико экзотичная, но все остальное – слишком прозаично. Кислый запах пота, который распространял вокруг себя Эндерс, и его собственный пот, слегка отдающий перегаром. И боль от веревки, врезающейся в подъем стопы, когда Гард в очередной раз опускался на дно котлована, и мокрый на ощупь пласт под ногами.

Где же Бобби, Гард? Жива ли она?

Жива, но ей очень худо. Это чувство не покидало Гарда ни на минуту. Что-то с ней случилось в минувшую среду. Тот день стал переломным для всех, кто здесь живет. И хотя не получалось вспомнить ничего конкретного, Гард понимал, что не бредил и не впадал в беспамятство, хотя лучше бы с ним произошло нечто подобное. Они явно пытались что-то скрыть. Гард был уверен, что Бобби больна или ранена.

Но они об этом не говорят.

Бобби Тремейн: «Бобби? Да ну, мистер Гарденер, что с ней станется, на солнце перегрелась, всего и делов. Вернется, глазом моргнуть не успеете. Заодно и отдохнет в больнице!»

Складно придумано. Гладко стелет мальчишка, так и хочется ему поверить, а в глазах – чертовщина.

Гард представлял себе, что придет к «сарайщикам», как он успел их про себя окрестить, и скажет: «Выкладывайте все начистоту. Где Бобби?»