Стивен Кинг - Томминокеры

– Помилуйте, мисс Андерсон. Что я могу сделать? Роберта – взрослый, самостоятельный человек. А информацию вашу я обязательно передам.

– Можно я вам телефончик оставлю? – сквозь зубы процедила Энн. – Мы, конечно, не переехали, но она звонит нечасто, наверняка уж и номер подзабыла. Диктую…

– Мне это без надобности, – отрезал Беррингер. – Если у нее нет номера – забыла или не записала, то в любом случае остается справочная, правда? Ведь вы именно так нас отыскали?..

Энн не любила телефоны за то, что они отчасти скрадывали ее неумолимую суть. Сейчас же она ненавидела их как никогда.

– Слушайте! – заорала она. – До вас, кажется, не доходит, с кем вы…

– Я все прекрасно понял, – ответил Беррингер. Не прошло и трех минут с начала разговора, а Энн перебивают уже вторично. – Мне перед обедом как раз нужно пройтись, вот и передам ей весточку. Спасибо за звонок, мисс Андерсон.

– Послушай…

Договорить она не успела, потому что дальше он совершил то, что она ненавидела больше всего на свете.

Повесив трубку, Энн представила, как здорово было бы, если бы этого задрота сожрали живьем дикие собаки динго.

В исступлении она скрежетала зубами.

В тот день Бобби не позвонила. Не позвонила она и вечером, когда поминки, подобно «Фау-2», уносились в алкосферу. И позднее ночью, когда пьяные бдения достигли своего апогея и «вышли на орбиту», телефон молчал. Не объявилась она и через два часа после полуночи, когда последние «плакальщики» спотыкаясь разбрелись по своим авто. По пути домой они будут угрожать безопасности всех, кто в этот злополучный час окажется с ними на одной дороге. В ту ночь сестричка не сомкнула глаз. Лежала в кровати и не могла расслабиться ни на минуту. Энн была на взводе, как бомба с часовым механизмом, готовая взорваться в любую минуту. Скрежеща зубами, впиваясь ногтями в ладони, она выдумывала план отмщения.

«Ну смотри у меня. Вернешься как миленькая. Уж ты у меня поплачешь…»

Бобби не перезвонила и на следующий день, и тогда, вопреки робким возражениям матери, Энн решилась на «неподобающий» шаг: отложить погребение.

– Я здесь буду решать, что пристойно, а что – нет. Его дочь обязана быть на похоронах, а эта поганка даже не потрудилась перезвонить. И оставь меня в покое!

Мать понуро уступила.

В ту ночь Энн вновь пыталась дозвониться сначала до Бобби, затем в кабинет градоначальника. По первому номеру по-прежнему пищала сирена, на втором включился автоответчик. Она терпеливо дождалась сигнала и надиктовала сообщение: «Мистер Беррингер, это сестра Бобби. От всей души желаю вам подцепить сифилис, который обнаружат не раньше, чем у вас отвалится нос и почернеют яйца в мошонке».

Затем она позвонила в справочную и попросила отыскать для нее три номера. Личный телефон Ньюта Беррингера, какую-нибудь Смит («Энни Смит, дорогуша, у них там все родственники») и какого-нибудь Брауна. В ответ на последний запрос ей продиктовали номер неких Брайанов, потому что других похожих фамилий не оказалось. По каждому из номеров на линии трещала сирена.

– Дрянь! – взвизгнула Энн, запустив телефоном в стену.

В спальне этажом выше в кровати поежилась мать, втайне желая, чтобы Бобби вообще не возвращалась. По крайней мере, пока Энн не в духе.

Погребение отложили еще на один день.

Родственники пытались возмутиться, но Энн дала им достойный отпор, уж будьте уверены. Похоронный распорядитель бросил на нее один взгляд и решил, что слова поперек не скажет, пусть ирландишка хоть сгниет в своем сосновом ящике. Энн, весь день не слезавшая с телефона, могла бы поздравить его со столь мудрым решением. Бешенство сестрицы хлестало через край, побив все предыдущие рекорды. Казалось, из строя вышли все телефоны Хейвена, как назло.

Энн и сама уже понимала, что дальше откладывать похороны нельзя. В этой битве победа осталась за Бобби. Ну что ж, так тому и быть, война-то не окончена, а если маленькая дрянь так считает, то ее ждет масса разочарований, и все они будут чертовски болезненными.

Без колебаний Энн приобрела билеты на самолет. Один – из штата Нью-Йорк в Бангор, и два – обратно.

Энн могла бы улететь в Бангор на следующий же день (тем более что в билетах стояло означенное число), да их малахольная старуха умудрилась свалиться со ступеней и сломать бедро. Шон О’Кейси когда-то сказал: «Уж если ты живешь с ирландцем, не избежать тебе парада дураков». Золотые слова. Заслышав вопли матери, Энн прибежала с заднего двора. Еще секунду назад она прохлаждалась в шезлонге, пытаясь впитать в себя немного солнечного света и обдумывая стратегию, как удержать Бобби в Ютике, когда она сумеет ее сюда затащить. Увидев матушку на нижней площадке узкого лестничного пролета – ее тело было вывернуто под чудовищным углом, – Энн страстно возжелала оставить старую каргу валяться там до тех пор, пока из нее не выветрится пьяная анестезия. От новоявленной вдовы разило как из винодельни.

В этот миг отчаяния и злости Энн поняла, что теперь придется поменять все планы, у нее даже закралась мысль, что мать все это подстроила специально. Напилась для храбрости и спрыгнула со ступенек. Зачем? А затем, чтобы сорвать операцию по поимке Бобби.

«Что ж, не выйдет, – решила Энн, направляясь к телефону. – Не получится. Уж если я что задумала, то непременно сделаю, так тому и быть. Я поеду в Хейвен, и меня там запомнят надолго. Приволоку мерзавку домой. Ох, они попляшут, и особенно – пропитой индюк, который посмел бросить трубку».

Она подошла к телефону и быстрыми сердитыми тычками набрала «Скорую» (после первого инсульта отца этот номер держали под рукой). Энн безмолвно скрежетала зубами.

Смыться из дома ей удалось не раньше девятого августа. Вкратце было так: Бобби, конечно, не перезвонила, и Энн оставила попытки с ней связаться. Ее больше не интересовали ни тупой сельский «горуправ», ни вечно пьяный приятель Бобби из Трои. Он, видимо, к ней заселился, дабы перепихиваться по полной программе. И ладненько. Пусть пока расслабятся, потеряют бдительность, оно и к лучшему.

Вот так она и оказалась в бангорском отеле «Городские огни». Лежит на казенной койке и скрежещет зубами, не в силах заснуть.

Скрежетать зубами она начала очень давно. Порой от этого скрежета просыпалась ее мать, а пару раз проснулся даже отец, который обычно дрых мертвецким сном. Когда Энн исполнилось три года, мать угораздило поделиться своей тревогой с семейным доктором из Нью-Йорка, уважаемым господином, обладателем степеней и дипломов. Врач не скрывал удивления. Выдержав паузу, он ответствовал:

– Миссис Андерсон, я полагаю, у вас разыгралось воображение.