Стивен Кинг - Томминокеры

– Может, и разыгралось, – ответила Пола, – если считать, что воображение – заразно. Мой муж тоже слышал эти звуки.

Три пары глаз уставились на дитя. Крошка Энн сооружала башню из кубиков. Конструкция дрожала, рискуя рассыпаться в любую минуту. Девочка трудилась с неумолимой решимостью. На шестом кубике башня рухнула. И тут все услышали звук трения кости о кость. Скрежеща молочными зубками, маленькая Энн начала строить заново.

– Она и во сне так делает? – поинтересовался врач.

Пола Андерсон кивнула.

– Как-нибудь само пройдет, – утешил врач. – Это не опасно.

Да только это не прошло и оказалось не столь уж безвредным. Девочка страдала бруксизмом, заболеванием, которое, наравне с сердечными приступами, инсультами и желудочными язвами, поражает чересчур напористых и целеустремленных людей. Первые молочные зубки, которые выпали у малышки Энн, оказались порядком сточены. Родители поговорили между собой и благополучно позабыли про это дело. Меж тем личностное становление Энн принимало все более дикие, в чем-то даже пугающие формы. К шести с половиной она заправляла в семье, причем исподволь – так, что ее и упрекнуть было не в чем. К тому времени жутковатый ночной скрип стал в доме привычным делом.

Когда девочке исполнилось девять, семейный дантист признал, что состояние ее отнюдь не нормализовалось и стремительно ухудшается, но лишь в пятнадцать лет, когда ребенка стали мучить боли, здоровьем Энн занялись всерьез. Она сточила зубы до нервных окончаний, и для того чтобы девочка не скрежетала по ночам, изготовили специальные приспособления, «ночные сторожа», которые она надевала каждый вечер перед сном. Сначала они были сделаны из резины, отлиты со слепка ее зубов, а потом – из акрила. В восемнадцать большую часть верхних и нижних зубов пришлось закрыть металлическими коронками. Андерсонам такая трата была не по карману, но Энн настояла на своем. Когда-то они сами запустили болезнь, и теперь прижимистому папаше придется раскошелиться. Она не позволит ему протянуть еще пару лет и, когда ей стукнет двадцать один, заявить: «Доченька, ты уже взрослая, и это твои проблемы. Хочешь коронки – плати за них сама».

Конечно, она предпочла бы золотые, но в ту пору семье это оказалось не по средствам.

Несколько лет бедолага ходила с железными зубами, улыбалась нечасто – люди пугались этой улыбки. Было что-то зловещее в металлическом блеске зубастого рта. В какой-то мере ей это даже нравилось. Однажды в одном из новых фильмов про Джеймса Бонда она увидела злодея по имени Челюсти. Хохотала до смерти, чуть не лопнула со смеху. Столь непривычная вспышка радости не могла не сказаться на самочувствии. Ей сделалось дурно, закружилась голова. Когда киношный здоровяк обнажил блестящие стальные резцы в акульем оскале, она поняла, почему окружающие так долго шарахались от нее. Стало немного жаль, что в свое время она сделала фарфоровое напыление на коронки. Впрочем, был здесь один плюс: не стоит так уж явно показывать окружающим свою сущность. Уж лучше пусть не знают, что ради своей цели ты способен прогрызть дубовую дверь.

Но оставим в покое бруксизм. Несмотря на строгое соблюдение правил личной гигиены (бывало, она до крови натирала десны зубной нитью) и насыщенную фтором воду Ютики, она с детства страдала от кариеса. Не сказать, что это было следствием слабого здоровья – скорее скверного характера. Желание главенствовать всегда и во всем разрушает не только мягкие и нежные ткани человеческого тела, такие, как, скажем, желудок и жизненно важные органы, но и самые жесткие и прочные из них: зубы. У Энн постоянно пересыхал рот. Язык ее почти всегда был обложен налетом, а зубы напоминали маленькие сухие островки. Слюны оказывалось недостаточно, чтобы смыть остатки пищи, в зубах образовывались полости. И к той ночи в Бангоре, когда она забылась тяжелым сном, во рту ее было добрых двенадцать унций пломб из серебряной амальгамы; металлоискатели в аэропортах сплошь и рядом реагировали на это ее богатство.

В последние два года она начала терять зубы, хотя и предпринимала отчаянные попытки их спасти. Три нижних слева, два верхних справа. В обоих случаях Энн заказала самые дорогие из существующих зубных мостов, ради чего пришлось съездить в Нью-Йорк. Дантист произвел сложную операцию. Удалил гниющие останки, рассек десны до тускло-белой кости и имплантировал в челюсть крохотные титановые винтики. Затем десны зашили, и они замечательно срослись. Так везет не всем: бывает, что организм не принимает металлические вставки; у Энн Андерсон вообще не возникло проблем. Когда все зажило, из десны торчали два маленьких титановых штырька, на которые нацепили мост.

Конечно, в ее голове было не так много металла, как у Гарда (на него реагировали все металлоискатели без исключения), но все равно достаточно.

Теперь она преспокойно почивала, даже не ведая о том, что принадлежит к числу избранных – тех, у кого есть шанс войти в Хейвен и благополучно выйти из него.

На следующее утро, ровно в восемь, она выехала к своей цели на взятой напрокат машине. Один раз ошиблась поворотом, но к девяти тридцати была уже на границе между городами Троя и Хейвен.

С самого утра она пребывала в нервном возбуждении, как чистопородный скакун за минуту до старта. В какой-то момент, когда до Хейвена оставалось пятнадцать-двадцать миль, а вокруг расстилались пустынные пейзажи, окутанные сонной дымкой летнего зноя, взвинченность куда-то испарилась. Снова заболела голова. Началось все с легкой пульсации в висках, которая стремительно нарастала, вылившись под конец в знакомые ухающие удары, предвестники неумолимой мигрени.

Энн пересекла городскую черту Хейвена.

К тому времени она держалась исключительно на силе воли. Волнами накатывала головная боль. В какой-то момент показалось, будто бы изо рта брызнул поток музыкальной какофонии, что она, впрочем, списала на игру воображения из-за приближающейся мигрени. Она видела людей на улицах, но не замечала, что все как один поворачиваются и смотрят ей вслед, а потом многозначительно переглядываются.

Где-то в лесу грохотала машина. Звук был далекий и неясный.

«Катласс» швыряло на безлюдной дороге. Шоссе перед глазами двоилось, троилось и неохотно обретало прежние очертания, а потом начинало двоиться снова, и так раз за разом.

Из уголка губ начала сочиться кровь, но и этого Энн не заметила.

Сейчас ей удавалось удерживать в сознании лишь одну мысль: надо ехать прямо, по шоссе номер 9, имя Бобби будет на почтовом ящике. Ехать прямо, шоссе номер 9, имя на почтовом ящике. Ехать прямо…

К счастью, дорога была пустынной. Хейвен дремал в лучах утреннего солнца. Почти весь иногородний транспорт теперь шел объездными маршрутами. Автомобиль петлял, вздымая на обочине пыль то левыми колесами, то правыми. Сама того не замечая, Энн сбила знак поворота.