Стивен Кинг - Томминокеры

– Я почти всегда отгораживаюсь барьером, – произнесла она. – Иначе получается, будто подсматриваешь в чужие окна. Помнишь, я говорила, что у почтальона кто-то появился на стороне? – Гарденер кивнул. – Мне вовсе не хочется этого знать. Или что какой-нибудь прохожий на улице страдает от клептомании, а другой потихоньку от всех выпивает… Как твой нос?

– Уже не течет. – Джим бросил окровавленный обрывок рубашки к носовому платку. – Значит, ты постоянно держишь блок?

– Да. Держу, и причин для этого более чем достаточно – моральных, этических, не говоря уже о том, что меня страшно напрягает постоянный шум в голове. С тобой можно не закрываться: к тебе в мысли не влезть при всем желании. Я пыталась несколько раз и пойму, если ты сейчас разозлишься, но тут уже мной двигало чистое любопытство, потому что других таких… э-э-э… непробиваемых… просто нет.

– Что, совсем никого?

– Совсем. Должна быть причина. Что-то вроде редкой группы крови. Может, в этом все дело?

– Извини, у меня первая.

Бобби хохотнула и поднялась.

– Идем обратно? Готов?

«Виновата пластина в моей голове, – чуть не сорвалось у него с языка. Но потом, сам не ведая почему, Джим решил смолчать. – Это она не дает подслушивать мои мысли. Не знаю почему, но так оно и есть».

– Да, все хорошо, – сказал он. – Мне бы сейчас…

(набраться)

…выпить чашку кофе для полного счастья.

– Идем. Я тебе налью.

Бобби воспринимала Гарда с искренней теплотой и нежностью, которые испытывала к нему и в худшие годы; в то же время она (строго говоря, уже не совсем она ) холодно, очень внимательно наблюдала за ним со стороны. Оценивала. Задавалась вопросами. Действительно ли она

(они)

хочет, чтобы Гарденер вообще тут остался? Она

(они)

раньше думала, что с его приездом решится множество проблем: Гард присоединится к раскопкам, и Бобби уже не придется работать в одиночку… по крайней мере, на первой стадии… В одном он прав: попытки обойтись без чужой помощи едва не свели Роберту в могилу. Однако и ожидаемой перемены в нем почему-то не произошло. Только это дурацкое кровотечение из носа.

Если так дальше пойдет, Гарденер ни за что больше не прикоснется к этой штуковине. И тем более не решится взойти на борт.

А может, это необязательно? В конце концов, Питер тоже не прикасался, даже близко не подходил, но его катаракта… и возраст, неожиданно повернувший вспять…

Но здесь-то другое дело. Гард – человек, а не старый пес. Посмотри правде в глаза, Бобби: он совершенно не изменился.

Сразу – да.

А не виновата ли тут стальная пластина в черепе?

Возможно… Хотя с какой стати подобная мелочь должна на что-то влиять?

Бобби не знала ответа на этот вопрос, но почти не сомневалась в своей догадке.

Она была уверена, что не слукавила хотя бы в одном: прилетевшие на тарелке действительно умерли… а вот само судно – нет. Космический корабль излучал сквозь металлическую

(кожу)

обшивку невероятную, в своем роде живую энергию. И зона его воздействия наверняка расширялась с каждым дюймом освобожденной из-под земли поверхности. Эта энергия вступила с Гардом в контакт, а потом… что же случилось потом?

Неизвестно как преобразовалась во что-то другое и покинула его, напоследок взорвавшись короткой, невероятно мощной вспышкой – обрывком радиопередачи.

Так что же делать?

Бобби не знала, однако не волновалась об этом.

Ей просто скажут.

Когда придет время.

А пока с Гарда лучше глаз не спускать. Если бы только прочесть его мысли! Проклятье, насколько все стало бы проще!

Внутренний голос холодно проронил: «А ты напои его. И все сразу прочитаешь. Как в книге».

Обратный путь они проделали на «Томкэте», который вовсе и не летал, а привычно ехал себе по дороге; вот только теперь вместо обычного грохота и выстрелов мотора его движение сопровождала полная, пугающая своей стерильностью тишина.

Когда лес уже был позади, Бобби обогнула сад и оставила трактор на том же месте, где он стоял утром.

Гарденер покосился на небо, которое вновь начинали затягивать тучи.

– Может, лучше загнать под крышу?

– Ничего страшного, – лаконично бросила Бобби, нащупывая ключи в кармане, и зашагала к дому.

Джим машинально посмотрел на сарай и пошел вслед за ней, но потом обернулся. На двери висел тяжелый крепкий замок. Вот новость! Бобби, что ты там прячешь? Машину времени, работающую на пальчиковых батарейках? Или что еще туда загнала наша новая и улучшенная версия Роберты Андерсон?

Едва зайдя в дом, Бобби тщательно осмотрела холодильник и вытащила оттуда пару жестянок пива.

– Ты серьезно говорил насчет кофе или имел в виду вот это?

– Как насчет кока-колы? – поинтересовался Гарденер. – Летающие тарелки прекрасно идут под колу. Это мой новый девиз, – закончил он с нервным смехом.

– А, конечно. – Бобби убрала банки в холодильник, достала колу и вдруг замерла. – Я ведь это сделала, да?

– Ммм?

– Я отвела тебя в лес и показала его… Корабль. Правильно?

«Господи, – пронеслось в голове у Джима. – Боже мой!»

Застывшая с банками в руках подруга теперь напоминала старуху с болезнью Альцгеймера.

– Да, – отозвался Гарденер, холодея. – Показала.

– Это хорошо, – облегченно вздохнула она. – Я так и думала.

– Бобби? Как ты себя чувствуешь?

– Неплохо, – ответила она и добавила самым беспечным тоном: – Просто я мало что помню с тех пор, как мы покинули дом, и до этой минуты. Но ведь это неважно, правда? Вот твоя кола, Гард. Давай с тобой выпьем за внеземную жизнь, что скажешь?

И они выпили за иные миры, а потом Андерсон спросила, что им делать с космическим кораблем, на который она наткнулась в лесу за собственным домом.

– Нам? По-моему, это ты собираешься что-то делать.

– Я уже делаю, Гард, – мягко возразила она.

– Это да, – ответил он с легким раздражением, – но речь-то о том, чем это все должно закончиться. Я, конечно, буду счастлив помочь советом – мы, поэты, пьяницы и забулдыги, вообще изумительные советчики, – но в конце концов решать тебе. Это твоя тарелка. Раз найдена на твоей земле – значит, ты хозяйка.

Андерсон разинула рот в изумлении.

– Думаешь, эта штука может кому-то принадлежать? Ты серьезно? С какой стати? Только потому, что дядя Фрэнк завещал мне клочок земли? Господи, Гард, когда предки человеческой расы, мать ее, еще сидели на корточках по пещерам, почесываясь и ковыряясь в носу, ей уже было пятьдесят миллионов лет!

– Думаю, ты совершенно права, – сухо проронил Гарденер, – но закон есть закон. Вот только не говори мне, что у тебя нет никаких собственнических чувств.