Стивен Кинг - Томминокеры

– Да нет, конечно, он там. – Хилли принялся громко всхлипывать, уселся на сцену и, обняв колени, уткнулся в них пылающим лицом. – Он там, ага, все раскусили мои фокусы, никому они не понравились, терпеть не могу эту магию, зачем только ты подарил дурацкий набор…

– Хилли… – Эв Хиллман шагнул к мальчику с озабоченным и расстроенным видом. Что-то здесь было не так… здесь и по всему Хейвену. Он сердцем чуял. – Что случилось?

– Уходи! – продолжал плакать внук. – Ненавижу тебя! НЕНАВИЖУ!

Дедушек проще всего на свете обидеть, пристыдить или привести в замешательство. Эв Хиллман испытывал все три эмоции одновременно. Больно было слышать такое от внука, хотя и ясно: мальчик бросил это в сердцах. Стыдно – потому что его подарок заставил Хилли плакать… Строго говоря, набор-то нашел в магазине зять, но Эв не отрекся от него, когда мальчик обрадовался, и не видел причин отрекаться теперь, когда тот безутешно рыдал, спрятав лицо между грязных коленей. А замешательство он испытывал потому, что вокруг творилось нечто странное… Что именно? Он не знал. Знал только, что дряхлеет – о, совсем понемногу, но с каждым годом все быстрее – и едва начал смиряться с этой мыслью. Впрочем, этим летом все вокруг казались ему стариками. В чем это проявлялось? Характерное выражение глаз, рассеянность в разговорах, провалы в памяти? Да все вместе, наверное. Даже больше. Но что-то конкретное Эв не смог бы назвать. И вот это самое замешательство, так непохожее на отупение, охватившее прочих зрителей ВТОРОГО ЧУДЕСНОГО ГАЛА-ПРЕДСТАВЛЕНИЯ, вынудило дедушку, единственного в Хейвене человека, оставшегося в истинно здравом уме (еще на рассудок Джима Гарденера кораблю практически не удалось повлиять, но к семнадцатому числу тот уже пил не просыхая), совершить поступок, в котором позже он горько раскаялся. Вместо того чтобы с хрустом согнуть колени, заглянуть под самодельную сцену и лично убедиться, что Дэвид прячется там, Эв Хиллман отступил. Предпочел спастись бегством от мысли, будто его подарок мог причинить внуку столько горя, и от всего остального. Бросил Хилли одного, полагая, что мальчик «сам придет, когда образумится».

Провожая взглядом дедулю, сильно шаркающего ногами, юный фокусник ощутил на плечах удвоенное бремя вины и скорби… а потом и утроенное. Он едва дождался, пока тот уйдет, вскочил на ноги, вернулся к помосту и снова нажал потайную педаль от швейной машинки.

Хуммммммммм .

Мальчик ждал, что покрывало взметнется кверху и примет знакомые очертания. Хилли сдернул бы его и сказал: «Вот видишь, малыш? НИЧЕГО ТАКОГО, ведь правда?» Наверное, даже врезал бы ему хорошенько, чтоб не ныл так в следующий раз. А может, просто…

Но ничего не произошло.

Внутри начал подниматься страх. Начал? Или все время был там? Скорее второе. Только теперь он… вспучивался – да, вот подходящее слово. Будто бы кто-то просунул мальчику в горло воздушный шар и надувал его. Это новое ощущение заставило Хилли забыть о своем несчастье, не говоря уже о вине. Юный маг попытался сглотнуть, но не смог протолкнуть в горло сквозь воображаемый шарик ни капли слюны.

– Дэвид? – прошептал он и снова нажал на педаль.

Хуммммммммм .

Мальчик решил, что не станет бить младшего брата. Он крепко обнимет Дэвида. Пусть только тот вернется. Хилли упадет на колени, прижмет его к себе и пообещает отдать все свои фигурки из серии «Джи-Ай Джо» (кроме Змееглазого и Хрустального Шара) на целую неделю.

Но ничего не изменилось.

Покрывало, которое он набросил на Дэвида, так и лежало скомканным поверх другого, замаскировавшего ящик вместе с изобретением. Оно и не собиралось принимать очертания мальчика. Хилли стоял на заднем дворе под лучами жаркого солнца, чувствуя, как сердце колотится все быстрее, а шарик в горле все надувается. «Когда он лопнет, – подумал мальчик, – я, наверное, закричу».

«Да хватит же! Дэвид вернется! Куда он денется? Томат же вернулся, и радио, и раскладной стул. И все вещи, с которыми я экспериментировал у себя в комнате, возвращались. А он… Он…»

– Мальчики, домой! – позвала Мэри Браун.

– Сейчас, мам! – неестественно бодрым голосом отозвался Хилли и помахал в ответ. – Еще немножко!

А сам подумал: «Господи, пожалуйста, лишь бы он вернулся. Боже, прости меня. Я все сделаю… Пусть насовсем забирает мои фигурки, ни одной не пожалею, честное слово, отдам даже танчики, даже форт «Ужас»! Боженька, дорогой, ПОЖАЛУЙСТА, ПУСТЬ НА ЭТОТ РАЗ ВСЕ ПОЛУЧИТСЯ И ДЭВИД ВЕРНЕТСЯ!»

Он снова нажал на педаль.

Хуммммммммм .

Хилли затуманенными от слез глазами уставился на смятое покрывало. На миг ему показалось… Но нет, это просто ветерок налетел и взметнул край ткани.

Страх уже запустил в разум мальчика свои зубы – острые и сверкающие, точно бритвенные лезвия. Еще немного – и он завопит, так что мать выскочит из кухни, а отец, мокрый, в полотенце на бедрах – из ванной; причем оба с одной и той же мыслью: «Что Хилли натворил на этот раз?» В панике есть своя положительная сторона: с ее наступлением можно уже не думать . К несчастью, до этого еще не дошло, и ясный рассудок юного мага стремительно выдал две мысли, одну за другой.

Первая: «Я никогда еще не «исчезал» живые предметы. Даже томат был сорванный, а папа говорит: что сорвано, то убито».

И вторая: «Может ли Дэвид дышать там, куда он попал? А вдруг НЕ МОЖЕТ?»

Прежде Хилли не задавался вопросом, что происходит с вещами, которые он «исчезает». И вот теперь…

В последний миг до того, как ослепнуть под черным покровом – или траурной мантией – паники, мальчик увидел перед глазами отчетливую картинку. Дэвид лежал посреди какого-то дикого, пугающего пейзажа, на поверхности чуждого мертвого мира. Иссохшая мерзлая почва серого цвета была изрезана трещинами, похожими на пасти окаменевших рептилий. Они разбегались зигзагами во все стороны до самого горизонта. Небо над головой было чернее бархата, на котором ювелиры любят выставлять золото, – и миллиарды звезд сияли на нем пронзительным светом, неведомым для землян, потому что пространство, куда Хилли уставился округлившимися от ужаса глазами воображения, оказалось почти – практически – безвоздушным.

А посреди этой инопланетной пустыни лежал его пухлый четырехлетний братик в шортах и майке с надписью «МЕНЯ НАЗЫВАЮТ ДОКТОР ЛЮБОВЬ». Дэвид судорожно хватался за горло, пытаясь втянуть в себя антивоздух мира, отделенного от родного дома, возможно, целым триллионом световых лет. Малыш побагровел и кашлял. Мороз рисовал убийственные отпечатки на его губах и ногтях. Он…

Но тут наконец Хилли накрыла настоящая паника.

Сорвав покрывало, еще недавно наброшенное на Дэвида, он перевернул ногой ящик-помост, под которым спрятал прибор, и принялся, будто заведенный, раз за разом нажимать на педаль от швейной машинки. Прибежав на его оглушительный визг, Мэри Браун еле сумела разобрать среди шума членораздельные слова.