Стивен Кинг - Томминокеры

«Думаешь, горожане знали обо всем заранее? Ты же в это не веришь?»

Но в глубине души он верил. Ведь если они не знали – как получилось, что пострадала одна только Рут и ее коллекция кукол? И потом, на Мэйн-стрит со скоростью сто десять миль в час осы́пался ливень стеклянных осколков, а никому даже руку не порезало…

– Ну, теперь-то связь должна наладиться, – спохватился Бент. – Тарелка уже далеко. Попробуй еще раз.

Джинглс взял микрофон.

– Я до сих пор не понимаю, где носит наше подкрепление.

– Может, еще где-нибудь неладно. Ты же знаешь: проблемы обычно сыплются сразу скопом.

– Ага. Словно кукольные ручки с ножками.

Джинглс занялся микрофоном, а Бент в это время вырулил за очередной поворот. Мигалка и фары высветили пикап, брошенный диагонально поперек трассы.

– Госпо!..

Рефлексы сработали мгновенно; водитель ударил по тормозам. Шины «Файерстоун» противно завизжали, дымясь от натуги. На миг Бенту показалось, что ничего не выйдет. Потом нос автомобиля замер буквально в трех ярдах от пикапа.

– Подай туалетную бумагу, пожалуйста, – проговорил Джинглс глухим, дрожащим голосом.

Полисмены вылезли, на ходу автоматически отстегивая свои пистолеты. В летнем воздухе резко пахло жженой резиной.

– Что за черт? – воскликнул Джинглс.

И Бент подумал: «Он тоже почувствовал. Здесь творится что-то не то . Кошмар, случившийся днем в захолустье, продолжается. Парень понял все не хуже меня».

Налетел ветерок, натянутый брезент сухо зашуршал (похожий звук издают гремучие змеи), и из крытого кузова показалось такое, что у Бента разом похолодели яйца. Что-то вроде дула гранатомета. Он уже собирался пригнуться, когда, к своему замешательству, разглядел «базуку» как следует. Это была всего лишь рифленая трубка на деревянной опоре. Ничего страшного. И все-таки полицейский перепугался. Точнее сказать, он был в ужасе.

– Бент, а я видел эту машину в Хейвене. На парковке у закусочной.

– Кто здесь? – выкрикнул Родес.

Никакого ответа.

Он посмотрел на Джинглса. Бледный напарник с округлившимися, потемневшми глазами тоже оглянулся.

Внезапно в голове пронеслось: «Помехи от микроволновой тарелки? А точно ли в них было дело?»

– Эй, если здесь кто-то есть, лучше отзовитесь! – окликнул Бент. – Вы…

Из кузова донеслось визгливое, придурковатое хихиканье, потом все затихло.

– Боже, как мне это не нравится! – простонал Джинглс Гэббонс.

Бентон выдвинулся вперед, поднимая пушку, и в этот миг все вокруг озарилось зеленоватым свечением.

Рут Арлин Мерилл Маккосланд исполнилось пятьдесят, но выглядела она лет на десять, а то и на пятнадцать моложе. Все в Хейвене соглашались: в городе не бывало еще лучшего констебля, хоть женского, хоть мужского пола. Одни видели причину в том, что ее муж тоже служил в полиции. Вторые в том, что Рут – это просто Рут. И те, и другие не сомневались: Хейвену с ней действительно повезло. Строгая, но справедливая, она сохраняла трезвую голову в самых безвыходных ситуациях. Вот так толковали о ней горожане, прибавляя еще немало других лестных слов. В маленьком городишке Мэна, от начала управлявшемся только мужчинами, подобные разговоры чего-то да стоили. И при этом – не лгали; миссис Маккосланд была выдающейся женщиной.

Она родилась и выросла в Хейвене, доводилась внучатой племянницей преподобному Дональду Хартли, тому самому, кого так неприятно поразило решение переименовать город. В 1966 она подала заявку в университет штата Мэн – третья девушка за всю историю вуза, ставшая полноправной студенткой в нежном возрасте семнадцати лет. Она записалась в программу подготовки к юридическому факультету.

На следующий год она влюбилась в Ральфа Маккосланда, учившегося на тех же курсах. Он был высок – шесть футов пять дюймов, – правда, на три дюйма отставал от своего приятеля Энтони Дугана (известного в кругу друзей как Батч, а среди двух-трех самых близких – как Монстр), зато на целый фут возвышался над своей Рут. Еще он был на удивление – до странности – изящен для такого великана. И добродушен. Ральф собирался стать патрульным. Когда Рут поинтересовалась – зачем, он сказал, что хочет пойти по стопам отца. Для службы в полиции, пояснил он, степень не обязательна. Достаточно среднего школьного образования, острого зрения, развитых рефлексов и незапятнанного досье. Но Ральф Маккосланд собирался почтить память отца чем-то большим, чем просто повторить его карьеру. «Если мужчина выбрал себе дело по душе и при этом не стремится преуспеть, значит, это или лодырь, или псих», – сказал он своей девушке вечером в «Медвежьей берлоге» за баночкой колы. Вот только, стесняясь амбиций, он умолчал о мечте стать «лучшим копом штата Мэн». Впрочем, Рут и сама обо всем догадалась.

А на следующий год она приняла его предложение, при условии, что до свадьбы получит диплом. Нет-нет, она вовсе не собиралась работать адвокатом, но хотела вникнуть в дела будущего мужа, чтобы помогать ему. Ральф согласился. Любой мужчина в здравом рассудке, столкнувшись с ясноглазой интеллигентной красоткой вроде Рут Меррил, на его месте поступил бы так же. В 1959-м, когда Ральф взял ее в жены, она была уже дипломированным адвокатом.

В супружескую постель она легла девственницей. Рут немного нервничала по этому поводу, хотя в глубине души (на такой глубине, где не работал даже ее железный контроль) осмеливалась задаться смутным вопросом, огромен ли ее жених и в местах, недоступных взгляду; иногда ей так и казалось, когда они танцевали вдвоем или ласкали друг друга. Но он был нежен, и краткое неудобство быстро сменилось удовольствием. «Сделай мне ребеночка», – шепнула Рут, когда Ральф начал двигаться не только над ней, но и внутри ее.

– С удовольствием, леди, – отвечал он, слегка запыхавшись.

Но Рут так и не забеременела.

Единственная дочь Джона и Холли Меррилов, в 1962 году она унаследовала после смерти отца приличную сумму денег и прелестный старинный дом в Хейвен-Виллидж. Тогда они с Ральфом продали тесное типовое жилище послевоенной постройки в Дерри и в 1963-м вернулись в Хейвен. Хотя эти двое блаженствовали рядом друг с другом, оба чувствовали: в их викторианском особняке слишком много пустующих комнат. Рут порой думала, что, наверное, полное счастье возможно только на фоне мелких бытовых неурядиц: грохота опрокинутой вазы или аквариума, оглушительного смеха именно тогда, когда вы собрались сладко поспать после обеда, или ночных кошмаров ребенка, объевшегося конфетами на Хэллоуин. В минуты тоски (она очень старалась, чтобы они наступали как можно реже) Рут иногда думала о магометанских ковриках, чьи производители намеренно допускают ошибки в работе, дабы восславить совершенство Творца, создавшего их самих. Ей казалось, что в коврике столь насыщенной и честно прожитой жизни появление ребенка с полной гарантией обеспечило бы подобные «узелки почтения».