Стивен Кинг - Томминокеры

«Кто же здесь был? Кто трогал моих кукол?»

Она отчаянно озиралась, на какое-то мгновение в испуге поверив, что вот-вот увидит Элмера Хейни, великого избивателя младенцев, в темноте у бывшего кабинета Ральфа, и тот промолвит с тупой ухмылкой: «А я ведь предупреждал тебя, сучка, не лезь не в свои дела!»

Ничего. Никого.

«Но кто-то же был здесь? Кто передвинул…»

«Мы сами передвинулись, милая».

Лукавый, хихикающий голосок.

Миссис Маккосланд прикрыла рот ладонью. Ее глаза расширились. И тут она заметила на доске растянутые вкривь и вкось буквы. Их писали с такой силой, что мелок неоднократно ломался; обломки неопрятно лежали в специальной канавке внизу.

«ДЭВИД БРАУН НА АЛЬТАИР-4».

– Что? Что? Что это?..

– Это значит, он ушел слишком далеко, – проговорила качина, и вдруг из пор в ее деревянном тельце пробился зеленый свет.

Рут, онемев от ужаса, наблюдала, как личико из древесины тополя треснуло в зловещей ухмылке. Изнутри выпал дохлый сверчок и сухо стукнулся об пол.

– Далеко, далеко, далеко, далеко ушел…

– Нет, я не верю! – воскликнула миссис Маккосланд.

– Весь город, Рут… заблудился… далеко… далеко… слишком далеко…

– Нет!

– Заблудился, потерялся…

Кукла Людвига Грейнера из папье-маше вдруг выстрелила жидким зеленым светом из глаз.

– И ты заблудилась, – сказала она. – Ты такая же сумасшедшая, как и все. Дэвид Браун лишь дал тебе повод, чтобы остаться…

– Нет.

Теперь уже шевелились все куклы, поочередно вспыхивая зеленым, пока наконец свечение не затопило «школу» целиком. Оно то разгоралось, то гасло, и Рут померещилось, будто она попала внутрь изумрудного сердца какого-то призрака. От страха ей стало дурно.

А куклы не сводили с мамочки безжизненных взглядов, и та наконец поняла, что так испугало маленькую Эдвину Турлоу. Теперь уже голоса игрушек зашелестели осенней листвой на ветру, лукаво шушукаясь между собой, нашептывая хозяйке… но это были и голоса горожан, как она поняла.

Возможно, остатки разума Хейвена… а заодно и ее рассудка тоже.

– Надо что-то делать, Рут, – произнесла кукла из неглазурованного фарфора; при этом из ротика, изливающего зеленое пламя, прозвучал голос Бича Джернигана.

– Сообщить кому-нибудь, – поддакнула гуттаперчевая француженка голосом Хейзел Маккриди.

– Но тебя уже не выпустят, Рут, – сказала любимица дочери Никсона голосом Джона Эндерса из средней школы, сложив тряпичные пальчики на обеих руках в виде знака победы. – Раньше – могли бы, а сейчас это будет неправильно.

– Они тебя любят, Рут, но если ты попытаешься ускользнуть теперь, тебя просто убьют. Тебе же это известно, правда? – проговорил пупсик 1910 года выпуска с резиновой головой в виде капельки голосом Джастина Хёрда.

– Нужно послать сигнал.

– Да-да, Рут, сигнал, ты ведь все понимаешь…

– Используй нас, мы тебе покажем как, мы знаем…

Она отшатнулась и зажала руками уши, словно могла заглушить их таким нехитрым способом. Губы Рут искривились в ужасе. Страшнее всего то, что она приняла эти коварные слова с их искаженной полуправдой за голос здравого смысла, тогда как прямо сейчас, в этой комнате, было сосредоточено все безумие Хейвена.

– Сигнал, используй нас, мы покажем как, мы знаем, и ТЫ хочешь знать, ратуша, Рут, часы на башне…

Шелестящие голоса монотонно принялись распевать:

– Ратуша, Рут, да-да! Туда! Ратуша! Ратуша! Да!

– Прекратите! – закричала она. – Остановитесь, прошу вас, не надо!

И тут, впервые с тех пор, как Рут в одиннадцать лет победила в забеге для девочек на одну милю во время летнего церковного пикника, она потеряла сознание.

Ближе к ночи она кое-как пришла в себя и шаткой походкой побрела вниз. Ни разу не оглянувшись. Ей было страшно смотреть назад. Рут смутно осознавала, что голова у нее раскалывается, как после очень редко случавшихся перепоев. И еще – что старый викторианский дом раскачивается и трещит, словно старая шхуна в бурю.

Пока миссис Маккосланд лежала без чувств на полу своей «школы», на центральную и восточную части Мэна обрушились чудовищные грозы. Холодный среднезападный фронт наконец добрался до Новой Англии и вытеснил массу горячего влажного воздуха, застоявшегося здесь в последние полторы недели. Местами перемена погоды сопровождалась ужасными грозами. Хейвену еще повезло в этом смысле, хотя перебои с электричеством все равно начались.

Впрочем, это как раз волновало горожан меньше всего; у них были собственные источники питания. Главное, что погода все же переменилась. Не одна Рут в этот день проснулась с «похмельной» мигренью. Все местные жители, от мала до велика, ощутили что-то похожее, когда сильный ветер унес на восток зараженный воздух и растрепал его в безобидные клочья над океаном.

В среду миссис Маккосланд проспала до часа дня. Голова все еще побаливала, но две таблетки анацина легко решили эту проблему. К пяти Рут чувствовала себя гораздо лучше, чем когда-либо в последнее время. Тело затекло от долгого лежания на полу, да и мышцы ныли, но это казалось мелочью по сравнению с тем, что мучило ее с начала июля, и нисколько не приглушило общего радостного состояния. Даже тревога за Дэвида Брауна не могла его до конца испортить.

На Мэйн-стрит у прохожих были странные, ошеломленные лица; все словно пытались очнуться от заклятия, наложенного злыми волшебниками.

Рут прошла к себе в офис, в ратушу, по пути наслаждаясь ощущением ветра, который развевал ее волосы у висков, и видом причудливых облаков, плывущих по небу яркого, освежающе синего цвета. Почти осеннему небу.

На просторном поле за школой детишки пускали коробчатого змея; при виде их миссис Маккосланд даже рассмеялась в голос.

Правда, потом стало не до веселья, когда пришлось говорить с маленькой группой, которую она же срочно и созвала, состоявшей из троих членов городского управления, мэра и, разумеется, супружеской четы Браунов. Рут начала с извинений за то, что до сих пор не подключила к поискам полицию штата и губернатора, даже не заявила об исчезновении мальчика. Она, мол, была уверена, что Дэвида быстро найдут и своими силами – если не к вечеру, то уж точно на следующий день. Это, конечно, не оправдание; а всего лишь объяснение проступка. Миссис Маккосланд считает это своим самым крупным промахом за долгие годы службы, и если Дэвид Браун пострадал… она никогда себя не простит.

Брайан только кивал с оглушенным, рассеянным, нездоровым видом. Однако Мэри потянулась через стол и взяла констебля за руку.

– Не надо казнить себя, – мягко произнесла она. – Были особые обстоятельства. Мы все понимаем.

Остальные согласно закивали.