Михаил Ежов - Фаталист

Задув свечки, Печорин вышел из квартиры Карского и плотно притворил дверь. Может, потом он покажет Вахлюеву или Скворцову, как возникают в темноте эти пульсирующие от напряжения линии…

Выйдя из присутствия, Григорий Александрович отправился в морг. Уже знакомый сторож кивнул ему, узнав.

– Доктор готовится к вскрытию, – сказал он.

Печорин вошел в вивисекционную и увидел Вернера, раскладывающего инструменты возле стола, на котором лежало тело, укрытое простыней. Колени, лицо и ступни четко вырисовывались под ней.

«Грушницкий!» – сразу подумал Печорин. Почему-то он чувствовал, что это не Карский.

Вернер обернулся и при виде Григория Александровича нахмурился.

– Не хочу вам мешать, но мне надо осмотреть тело княжеского адъютанта, – сдержанно сказал Печорин. – Вернее, его одежду.

– Это в соседнем зале, – ответил Вернер. – Вы ведь уже были здесь однажды, так что отыщете дорогу.

Значит, сторож сказал ему.

– Благодарю. – Григорий Александрович чуть поклонился и прошел в смежное помещение.

Тело Карского лежало на столе, напоминая груду искромсанного мяса. Простыня не укрывала его, так что работа убийцы видна была во всей ужасающей красе.

Кнут и эспадрон содрали с костей адъютанта целые куски плоти, некоторые из них лежали тут же, помещенные в стеклянные ванночки. Они напоминали отбивные, дожидающиеся, пока повар отправит их на плиту. Другие же, свисая, держались на тонких лоскутах кожи. В открытых ранах виднелись позвонки, ребра, кости таза и плечевые суставы. На многих из них остались глубокие зарубки, а некоторые были даже раздроблены или перебиты.

Печорин не удержался и осмотрел рот и глаза адъютанта. Как он и ожидал, они были иссушены и черны. На запястьях и лодыжках отсутствовали следы веревки. Жертва не сопротивлялась, когда ее полосовали кнутом и рубили эспадроном.

Григорий Александрович перешел к столу, на котором стояла коробка с покрытой кровью одеждой Карского. Быстро обшарив ее, он вытащил из кармана обрывок бумажки с криво начертанной единицей. Час ночи! Похоже, кто-то просто вручил этот листок адъютанту – быть может, под благовидным предлогом. Тот даже мог знать своего будущего убийцу!

Записка в руке Печорина вдруг затрепетала и засветилась белым! Послышался тихий электрический треск. Пальцы закололо, и первым порывом Григория Александровича было бросить листок, но он удержался. Свободной рукой вытащил из кармана мелок, сразу почувствовав, что тот «проснулся». Несомненно, между ним и посланием имелась связь. Словно в подтверждение этому, от мелка к обрывку бумаги потянулись тонкие белые нити. В воздухе запахло озоном.

Вероятно, рисунки, начертанные в гроте и в квартире Карского, каким-то образом притягивали жертв через полученную записку или предмет.

Сияние было недолгим: уже через четверть минуты оно стало бледнеть, тонкие молнии, соединявшие листок и мел, растаяли. Запах свежести, впрочем, сохранился.

Спрятав оба предмета в карман, Печорин осмотрелся в поисках вещей Грушницкого. Он хотел убедиться, что мелок, найденный Вернером, был тот самый . Коробка с одеждой убитого обнаружилась на полке у стены. Пошарив в ней, Григорий Александрович извлек маленький белый осколок. С одной стороны он был сточен, словно им чертили. Мелок засветился в пальцах Печорина, воздух вокруг него затрещал. Тени в комнате всколыхнулись, как будто в них появилось вдруг нечто живое. По спине пробежал озноб. Сомнений быть не могло!

Григорий Александрович положил мелок обратно в коробку (нельзя же лишать Вахлюева всех улик – путь даже тому нет до них никакого дела) и вернулся в вивисекционный зал. Вернер был в кожаном фартуке и курил, сидя на табурете. Густо окутанная табачным дымом и неравномерно освещенная, его фигура выглядела еще более нескладной, чем обычно.

– Я читал ваши записи в журнале вскрытия, – прямо сказал Григорий Александрович. – Почему вы не сказали мне про странности трупного окоченения?

Вернер пожал худыми плечами.

– Потому что не мог их объяснить.

– У Карского было так же?

– Совершенно. Да вы уж, наверное, посмотрели.

– Очередной медицинский феномен, и вы молчали!

– В чем вы меня обвиняете? – прищурился Вернер.

– Вы видели языки и глаза убитых?

– Разумеется.

– И тоже не обмолвились ни словом. В чем причина такой скрытности?

– Честно? – Доктор затушил папиросу и встал. – Вы начали бы расспрашивать. Захотели бы узнать, из-за чего это произошло. У меня нет объяснения. Я даже предположить не могу, в чем дело. Вот вам правда.

– Вам было стыдно?

Вернер отвел глаза.

– И стыдно до сих пор! – сказал он.

Теперь понятно, почему пообещавший князю поторопиться со вскрытием Карского доктор занимался вместо адъютанта Грушницким.

– Позвольте задать вам последний вопрос. Но обещайте ответить совершенно откровенно.

– Задавайте, – подумав, буркнул Вернер.

– Что вы думаете о человеческой душе?

Доктор явно не ожидал такого вопроса. Брови его приподнялись, уголок рта дрогнул в неуверенной усмешке.

– Я, кажется, уже говорил вам, что смотрю на вещи материалистически…

– И все же?

Вернер вздохнул.

– Я вскрыл за свою жизнь не один труп, – сказал он, – и ни разу не нашел в человеческом теле ничего похожего на душу. И не слышал, чтобы кому-либо из моих коллег повезло в этом отношении.

– Но вы верите, что душа существует? Ведь то, что ее нельзя увидеть или взять в руки, не значит, что ее нет. Электричество тоже открыли не так давно.

– Тогда надо признать наличие рая и ада, Бога и Дьявола! – усмехнулся Вернер. – А к этому я не готов, – он покачал головой. – Нет, господин Печорин, я не думаю, что есть душа, загробная жизнь и все такое.

– Стало быть, человек после смерти просто перестает существовать? – внимательно наблюдая за собеседником, спросил Григорий Александрович. – В любом виде?

– Увы. Нас всех ждет небытие. А религия… это утешение для тех, кому плохо живется на земле. – Доктор остановил взгляд на Печорине. – А сами вы во что верите?

Вместо ответа Григорий Александрович поклонился и вышел.

Он отправился в ресторацию, где его уже хорошо знали, но не для того, чтобы поесть. Вместо этого он попросил официанта позвать хозяина. Тот появился через минуту – толстый лысеющий мужчина во фраке и галстуке, заколотом жемчужной булавкой. На указательном пальце поблескивало масонское кольцо.

– Что угодно мсье? – спросил он, глядя на Печорина маслянистыми глазами. Веки его часто моргали, словно свет причинял ему неудобство.

– Я бы хотел узнать насчет готовящегося представления в честь прибытия Ее Величества.

Хозяин ресторации чуть согнулся в поясе, обозначая свое почтение по отношению к упомянутой особе.