Григорий Гончаров - Бункер 'BS-800'/ der Fluch des Reichs.

— Это кусок немецкого говна! — мрачно пошутил Аскет, который, судя по всему, тоже думал о канализации.

Он рывком дёрнул дверь, которая открылась чуть шире, осветил вплывшую в тамбур «пробку». Тряпка, оказавшаяся довольно большой и была больше похожа на большой мешок. Чёрный толкнул этот мешок каблуком своего ботинка. Мешок перевернулся, и мы увидели, что это мёртвый человек. Холод, от мокрой одежды, мгновенно сменил жар, прошедший по всему телу. Это действительно был человек!

— Штефан! — вскрикнул я, увидев белое, разбухшее, но не потерявшее узнаваемых очертаний, лицо.

Его тело очень хорошо сохранилось, видимо из-за ледяной воды. Я узнал его, даже выражение его лица было тем же, что при нашей встрече, вчера. Глаза его были закрыты. Волосы длинные, как у девушки. Ногти, длинной по доброму десятку сантиметров, были скручены в поросячий хвост. Ткань, из которой была сделана его одежда, была пропитана чёрной слизью. Притом, тело его было пластичным, словно он недавно умер, и ещё не успел окоченеть.

— Может и Фридрих! — предположил Аскет, по-своему понявший мой вскрик.

— Чего он такой… — не смог я сразу подобрать нужное слово. — Целый?

— Может быть из-за холодной воды, или например, грунт богат каким-нибудь минералом, который тормозит процессы гниения.

Наёмник по-хозяйски поднял тело, и бросил его на залитый водой бетонный пол комнаты, для сбора гильз. Тело смачно шлёпнулось, брызги серой воды разошлись в стороны. Что-то хрустнуло, и мне показалось, что разбухшая белая кисть одной руки, торчащая из чёрного рукава, сантиметров на пять стала длиннее. Вонь усилилась, и я понял — я весь в этой трупной воде, которая попала даже мне в рот. Мне сразу сделалось дурно от этой мысли, и от сладковато — земляного вкуса, который я ощущал в своём рту. Пол под ногами заходил ходуном, мышцы ног ослабли, голову закружило и меня вырвало. Весь съеденный в лагере обед плавал в серой воде, утекая в безмерное пространство технологического люка. Аскет удивлённо посмотрел на меня, продолжая обшаривать карманы.

— Не самое приятное зрелище? — сочувственно спросил он, копаясь руками в склизкой одежде трупа.

Его руки ловко обшаривали карманы. Делал он это как-то по-хозяйски — будто бы ему часто приходилось обыскивать разбухших от воды утопленников, пролежавших в воде семьдесят лет. Извлечённые из карманов вещи он складывал на мокрый выступ, в бетонном полу. Вот о мокрый пол шлёпнулась стопка размокших документов, брякнула железом зажигалка; предмет, похожий на кожаный кошелёк; швейцарский нож — скатившись с выступа, плюхнулся в колодец для гильз. Разбухшая картонная пачка каких-то сигарет, с вымытыми немецкими буквами, из которых читалось лишь «R-6». При покойном было два удостоверения. Наёмник раскрыл размокшую красную книжечку — оказавшуюся партбилетом члена «НСДАП». С чёрно-белой, размокшей фотографии серьёзно смотрел мужчина, в круглых очках — это был штурмбанфюрера Штефан Ланге. На фотографии он выглядел намного лучше, чем сейчас. Аскет аккуратно перелистнул склеенную страницу — размокшие и раскисшие марки говорили о регулярной выплате Штефаном членских взносов. Аскет раскрыл вторую книжечку, которой оказалось ещё одно удостоверение — на имя подполковника «НКВД» Кузнецова Егора Тимофеевича. С размокшей фотографии на нас бодро смотрел всё тот же Штефан, только одет он был в советскую форму. Аскет аккуратно развернул завёрнутый в целлофан, бумажный лист. Этот лист был испещрён немецким готическим шрифтом, имел множество не пострадавших от влажности печатей, с орлами.

— Это тот самый приказ, о котором я говорил. Эта бумага давала этому человеку не человеческие возможности. Карт-бланш — он мог заявиться в незнакомое подразделение и, не считаясь с задачей, которая поставленная этому подразделению, снять его по тревоге, и отправить в этот лес…

Он вновь развернул удостоверение члена «НСДАП», перелистнул страницу, и увидел вложенную в книжечку фотокарточку.

— Тут фото: дочь, жена, и он сам — как хорошо сохранилось фото! — удивлялся Аскет, разглядывая всё же слегка разбухшую фотокарточку.

— Освальд! — по инерции произнёс я, когда Чёрный ошибочно принял сына Штефана, — о котором тот вспоминал вчера, — За дочь.

Аскет перевернул карточку, и на обороте прочитал буквы и цифры, аккуратно выведенные на немецком языке готическим шрифтом: Штефан, Габриела, Освальд, 1937 год. Он посмотрел на меня с подозрением:

— Внатуре Освальд, а похож на бабу!

— Нужно похоронить его! — сказал я.

Аскет молчал.

— Откуда ты знаешь его имя? — вдруг неожиданно спросил он. — Только не ври мне! — жёстко добавил он.

— Я расскажу, только ты, скорее всего, мне не поверишь, или посчитаешь меня психом! Но расскажу я лишь после того, как мы его похороним, вместе с его вещами!

Аскет ненадолго задумался:

— Ладно, это можно, хоть нас и поджимает время. Вода пока стечёт. Копать сам будешь!

Прихватив личные вещи Штефана, мы потащили его труп, оказавшийся довольно тяжёлым, по тёмным туннелям подземного сооружения. Ноги покойника непослушно болтались, утопая в мокрой жиже, затопившей полы потерны. Я тащил Штефана за рукав его кителя, помня неприятный хруст, и брезгуя браться за разбухшую плоть. Рука, за которую тащил Аскет, с хрустом оторвалась. Он с растерянным видом покрутил оторванную по плечо руку перед своим носом, рассматривая чёрные ошмётки сгнившего мяса и обрывки жил. Хотел было отбросить её в сторону, но бросив в мою сторону короткий взгляд, засунул оторванную конечность в китель мёртвого немца — за пазуху. Не было сил терпеть вонь, исходившую от трупа, усилившуюся с момента, когда Наёмник оторвал ему руку. Под конец пути тело погибшего немца стало свинцовым — казалось, оно впитывало в себя воду, и с каждым пройденным нами метром становилось всё тяжелее. Впитывая воду оно всё сильнее начинало источать вонь, которая уже заполнила лёгкие. От этого запаха во рту появилась горечь, слезились глаза. Из рук то и дело выскальзывал рукав, силы заканчивались, но, проявив инициативу, я не мог показать Аскету свою слабость, и из последних сил цеплялся за склизкую и похрустывающую полуразложившимися нитями ткань кителя. Наконец мы вытащили труп на улицу, отволокли его метров на пятьдесят от постройки. Свежий воздух на несколько секунд опьянил меня, и пару раз неуклюже качнувшись, я присел прямо на землю — отдохнуть. От моего кителя и штанов валил пар. Что-то сбоку привлекло моё внимание, и я долго всматривался, в окружающий нас лес. Наконец, посмотрев на землю, я увидел знакомую ветку. Я встал, прошёл вперед, и увидел знакомый кусок коры. Прошагав ещё с десяток метро, я заметил небольшую ямку — несомненно, во сне Штефан показывал мне именно её. Я вернулся к входу в «ДОТ», и снова сел на землю. Может, он и хотел, чтобы я его именно здесь закопал?