Лев Гроссман - Земля волшебника

– Я ее больше не знаю, Плам. Прошло много времени. Я теперь другой человек – надеюсь, по крайней мере. Там будет видно.

– Но ты готов возобновить отношения.

– Если она захочет. Только «возобновить» не совсем то слово. Мы просто начнем все заново.

Оранжевый закат просачивался сквозь густой, токсичный городской воздух. Плам хрустнула коленками.

– Я вот чего не пойму. Если вы так плохо расстались, почему ты думаешь, что она тоже любила тебя?

Квентин снова принялся размешивать вонючую краску.

– Не знаю, почему. Никогда не знал.

– Может, подумаешь, прежде чем ее возвращать?

Утром у них состоялась генеральная репетиция. Они разобрали заклинание по косточкам, прошли все части индивидуально и группами – с осторожностью, чтобы ничего не привести в действие раньше времени. Физически опасные или требующие особо дорогих компонентов стадии прогонялись чисто условно.

Плам однажды по ошибке произнесла то, что не следовало, вызвав световую вспышку и резкое повышение температуры – они чуть не спеклись заживо.

– Черт! – Квентин метнулся в ванную, пустил воду. Когда он вернулся, его ногти еще дымились.

– Извини, я нечаянно!

– Ладно, проехали. Начнем все по новой.

Ох и путаная же это вещь, магия. Люди, говоря «как по волшебству», имеют в виду, что все произошло без всяких затрат и в точности как им хотелось, но на самом деле это просто фигура речи.

Магия во многом бессильна. Она не может воскресить мертвых, не может сделать тебя счастливым или красивым, но даже то, на что она способна, не всегда получается так, как хочется, и всегда требует каких-то затрат. Вечные протечки в системе. Не забудем и про побочные эффекты в виде звука, тепла, света, ветра и прочего. Все гудит, поет, искрит и сверкает непонятно с чего. Магия определенно несовершенна, но в этом и заключается ее красота – Плам твердо придерживалась этого мнения.

И вот настал великий день. Начать собирались в полдень, но, как во всяком многоступенчатом процессе, где участвует больше одного человека – от рок-концерта и спортивного матча до запуска ракеты, – на подготовку ушло в пять раз больше времени, чем планировалось. Книги аккуратно сложили в углах, инструменты распределили на подносах в строгом порядке. Шпаргалку со списком процедур Квентин вывесил на стене; многое, пропущенное по обоюдному согласию на репетиции, обещало занять дольше задуманного – одно песнопение, скажем, требовалось повторить десять раз.

Для начала они, как водится, сняли те яблоки, что пониже, и создали себе оптимальные условия для работы. Установили температуру, обеспечили приток кислорода, притушили свет, убедились в отсутствии посторонней магической силы. Оградили друг друга от случайных разрядов энергии, взаимно ускорили свои рефлексы: кое-что из предстоящего просто невозможно было сделать на нормальной человеческой скорости. Запаслись на всякий случай и кофеином.

В комнате, тихой и прохладной, приятно пахло – жасмином, кажется. Выходит, они и об аромагии позаботились.

Часам к пяти вечера они поняли, что всячески оттягивают главный момент, означающий, что все произойдет сегодня же, а не завтра. Поезд еще стоит у платформы, отправление можно еще отложить, но подготовка закончена, и притворяться нечего. Теперь или никогда.

Только теперь Плам осознала, как сильно нервничает.

– Ну, начинаем, – объявил Квентин.

– Ладно.

– Ты проливаешь свет, я готовлюсь к Скифской Мечте.

– Есть.

– Начали.

– Есть.

Плам взяла набор для Пролития Света: четыре блюдца с черными порошками и серебряный колокольчик. По слову Квентина в комнате потемнело, как перед грозой. Все звуки стали гулкими, словно в огромном чертоге. Они перешли Рубикон. Поезд отправился. С этого мгновения им предстояло контролировать хаос.

Иногда они работали вместе, в четыре руки, но в более плавные периоды занимались параллельно совершенно разными чарами, следя за тем, чтобы закончить одновременно.

– Притормози-ка. На счет три…

– Осторожно, у тебя поток растекается!

Вызванный Плам ирландский огонь действительно разделился сначала на два ручья, потом на четыре, угрожающе хлынул к ней… и погас.

– А, черт!

– Зажги снова! Время еще есть!

Так продолжалось часа три-четыре. Маги работали, как во сне. По стенам бродили тени, комната кренилась и раскачивалась, точно собиралась взлететь. Плам водрузила поднос на верстак, Квентин, не глядя, брал с него нужное. Да ведь это предпоследние чары, ужаснулась она. Почти всё.

Свои дела она уже закончила и теперь просто наблюдала за ним, попивая воду из стакана, который поставила под стол загодя и умудрилась не опрокинуть. Теперь все зависело от Квентина. Голова у Плам шла кругом, руки она скрестила на груди, чтобы они не тряслись.

Даже ее друзья вряд ли стали бы сейчас прикалываться над Квентином. У нее вошло в привычку думать о нем как о равном, но за последнюю неделю она вспомнила, что он на десять лет старше и стоит совсем на другом магическом уровне. В этот миг она видела в нем молодого Просперо: пиджак снят, белая парадная рубашка с закатанными рукавами промокла от пота. Он устал, конечно, но голос по-прежнему тверд, пальцы четко складываются в фигуры, которых она ни разу не видела, сухожилия на руках играют, как струны. Ничего, она тоже сможет так, когда вырастет.

Силовые волны катились через всю комнату. Такие вот чары и превращают людей в ниффинов, выйдя из-под контроля. Магические структуры и транши, которые Плам раньше видела только в отдельности, сталкивались и перемешивались, как климатические фронты. Комната внезапно ухнула вниз, как при турбулентности, – в самолете им велели бы надеть кислородные маски. Квентин, чей голос звучал неестественно низко, весь дрожал, удерживая свою конструкцию в целости.

– Жезл, – скомандовал он, торопливо вытерев лоб. – Жезл!

Плам, выйдя из транса, схватила стоявший в углу посох черного дерева. Значит, без тревожной кнопки все же не обошлось…

Квентин вырвал у нее жезл, и руки у него заходили ходуном, как будто он удерживал громадную рыбу на удочке или гигантский воздушный змей на сильном ветру.

Плам хотела помочь, но он мотнул головой и процедил сквозь зубы:

– Меня сейчас лучше не трогать… как бы чего не вышло.

Теперь в комнате пахло горелым металлом и путом усталых волшебников. Новый мир нарождался, крича почти человечьим голосом. Сердитое дитя желало есть, пить и жить: если понадобится, оно отнимет жизнь у своих повивальных бабок. В пальцах Квентина вспыхнуло золото – должно быть, одна из монет Маяковского. За окнами промелькнул размытый пейзаж.

Пространство искривилось. Комната раздувалась, как волдырь на теле реальности. Что-то будет, если он лопнет?