Мишель Грирсон - Становясь Лейдой [litres]

Она пытается заговорить, но голос срывается в глухое рыдание. Я не знаю… Это я виновата. Ее лавиной накрывает вина, встает удушающим комом в горле. Былая решимость скрыть правду от них обоих – от мужа и от ребенка – рассыпается в прах.

Лейда сбивчиво дышит, уткнувшись лицом в ее шею.

– Мама, мне страшно…

И вдруг она исчезает. Маевины руки обнимают лишь пустоту.

Нет, дитя ! Она легонько стучит по всему, что попадается под руку, ласково зовет дочку по имени, словно пытается выманить из укрытия испуганного котенка. Останься со мной, Лейда .

В висок словно вонзается невидимая иголка. Да, умница-девочка!

Маева берет в руки иголку, воткнутую в шитье, и обращается к ней:

– Слушай внимательно, Лей-ли. Тебе надо отринуть свой страх и выпрыгнуть из металла.

Ничего не происходит. Маева кладет иголку на пол. Встает рядом с ней на четвереньки.

– Представь, что ты на вершине утеса. Стоишь на краю обрыва и смотришь вниз на Оркенфьорд. Сосредоточься на волнах. Смотри на них через игольное ушко, Лей-ли. А теперь падай.

Через секунду – в мгновение ока – перед ней появляется Лейда. Держится за голову, словно ударилась об пол. Маева потрясенно вздыхает.

Лейда бросается в ее объятия, вцепляется в нее со всей силы.

– Не отпускай меня, – шепчет она. – Никогда больше не отпускай.

Это самая искренняя, самая нежная просьба из всех, что доводилось слышать Маеве.

– Не отпущу. – Она снова и снова целует дочь. – Но ты должна пообещать сохранить все в секрете. Не говори папе.

– Я даже не знаю, что говорить…

– Дай слово, что никому ничего не расскажешь. Никогда.

Чуть отстранившись, она пристально смотрит на Лейду. Малышка кивает, а потом сразу хмурится. Ее глаза как две луны. Она глядит на лоскутное одеяло, как бы стекающее со стола на пол и окружающее их двоих розовым морем, составленным из кусочков причудливой формы, почти прозрачных и тонких, словно бумага. Швы из красных стежков разбегаются во все стороны вереницами муравьев.

– Что ты шьешь, мама?

Слова встают комом в горле. Защитную сеть… Маева приподнимает краешек одеяла, нашаривает под ним старую тряпичную куклу. Вручает дочке безликую dukke , надеясь ее отвлечь.

– У нее снова выросли волосы! Takk, мама.

Маева погружается в дочерние объятия. Мое ненаглядное, волшебное дитя.

Розовое одеяло окружает их, как бесконечное море.

Он прижимается лбом к деревянной обшивке, наблюдает сквозь щелку в стене.

Его единственный мышиный глаз видит, как девочка исчезает в досках пола.

Она превращается.

Она что-то другое. Не человек.

Он весь дрожит, его тоненький писк не слышен никому.

Его клетка из тонких мышиных костей вот-вот рухнет. Воды колодца судьбы текут по стволу Великого дерева, разливаются по всем мирам, по всему времени. В тайной пещере сестер, в коконе из паутины, пробуждается его истинный облик.

Время пришло.

Питер отправился на рыбалку еще до рассвета. Она наблюдала, как он садится на лошадь и едет прочь со двора. Ей так хотелось выбежать ему навстречу – так отчаянно хотелось к нему прикоснуться, поцеловать, высказать ему все, что она о нем думает, – но она сдержала себя и осталась на месте, ничем не выдав своего присутствия. Ей нужно было увидеть Маеву Альдестад своими глазами. Она ждала, наблюдала за домом – не появятся ли признаки жизни, – потом осторожно подобралась к крыльцу. Бесшумно поставила на верхнюю ступеньку стеклянную банку и вернулась в укрытие за деревьями. Сентябрьский ветер носился над лугом, разнося ароматы коровьего навоза. Очень к месту , подумала она. Затем дверь открылась. Она по-жабьи присела на корточки в высокой траве под навесом густых ветвей. Она верила в свои заклинания. И все-таки лучше поостеречься. На всякий случай.

Она видела, как его беременная жена чуть не споткнулась о банку и нахмурилась, глядя на свою неожиданную находку. Она смотрела на эту женщину и ощущала жгучую зависть. Огненно-рыжие кудри. Высокие скулы, полные губы. Широко расставленные глаза. Чересчур широко , подумала она, ерзая на пятках. Да и рост слишком высокий .

Женщина обвела взглядом луг, явно недоумевая и пытаясь понять, кто мог принести эту банку и оставить ее на крыльце.

Здесь никого нет. Давай, возьми ее в руки.

Женщина медленно наклонилась, с таким большим животом ей пришлось скособочиться, чтобы дотянуться до банки и подхватить ее одной рукой. Она подняла банку к свету и поднесла ближе к лицу. Другой рукой она прикрывала живот, как бы защищая еще не рожденное дитя.

Внутри банки, прилипшая к стеклу, лежала огромная пиявка, раздувшаяся от крови.

Почти такая же толстая, как ты сама , подумала она. И прошептала ветру молитву, чтобы завершить и закрепить заклинание.

В тот же миг жена Питера согнулась пополам и уронила банку. Звон разбившегося стекла разнесся пронзительным эхом над лугом. Женщина пошатнулась и рухнула на колени, прямо на острые осколки.

Уже не такая красавица , подумала она.

Низко склонив голову, Питер помогал разгружать траулер, пришедший с уловом лосося. Другие рыбаки работали молча, их обычная грубоватая веселость разом сошла на нет, как только он появился на пристани. Странно , подумал он. Он вдыхал пряный запах рассола – приятная свежесть на фоне всеобщего тухлого настроения – и то и дело вытирал лоб ладонью. Полуденное солнце грело жарче обычного.

– Альдестад! Ты вернулся. – Питер поднял глаза и увидел стоявшего перед ним Ганса. – Скажи сразу, правдивы ли слухи? У вас в семье пополнение? – Ганс говорил тихо, понизив голос почти до шепота. Он протянул Питеру забинтованную руку.

Питер вопросительно приподнял брови:

– Где-то поранился?

– Тюлений палец. – Ганс пожал плечами и протянул ему другую руку. – Но речь сейчас не обо мне… Ты давай говори, тебя можно поздравить?

Питер секунду помедлил, затем пожал руку Гансу, благодарный за его искренний интерес.

– Takk skal du ha . Мы еще никому не сказали, но да. После долгих и трудных родов у нас появилась дочурка. – Он произнес это тихо, чтобы больше никто не услышал.

Ганс улыбнулся:

– Наверняка настоящая красавица, как ее мать.

Питер улыбнулся в ответ:

– Да, так и есть. Она само совершенство. Но я отец, я пристрастен. – Он старался не думать о синей коже своей новорожденной дочери. Синева поблекнет, пройдет .

– Это правильно… так и должно быть. – Ганс рассмеялся, продемонстрировав кривые зубы. – Мне уже не терпится познакомиться с новым членом семьи.

Чтобы скрыть смущение, Питер поднял сеть с пойманной рыбой, чтобы вывалить улов в бочку, стоявшую на причале.