Виталий Абоян - Мёртвая жизнь [litres]

– Я еще не показала вам главного. Вот смотрите.

В воздухе прямо перед ними в общем пространстве виртуальной реальности возникло изображение чего-то тонкого, древовидно ветвящегося на отростки второго, третьего и так далее порядков. Структура маячащего в воздухе объекта поражала своей сложностью и… полным отсутствием смысла. По этой части уверения Лившица подтверждались.

Что такое показывает им Гертруда, Захар не понял. Но он понял другое – с некоторых пор они все безоговорочно приняли как данность, что огромная глыба, затерянная в космосе, действительно является кораблем чужих. Ну, по крайней мере, объектом внеземной технологии и культуры. Но ведь до сих пор у них не было ни одного доказательства этого предположения!

– Что это? – спросил несколько притихший Лившиц.

Видимо, непонятно было не одному Захару.

– Это кремний и кремнистые соединения, – объяснила женщина. Как кому, а Захару от этого объяснения понятней не стало.

– И что в них необычного? – спросил кибертехник.

– В них самих – ничего. Но в том, как они расположены в образце, – всё. Посмотрите, какая четкая структура, какая сложная организация. Разве такое могло сложиться само собой?

Видимо, для наглядности Гертруда активировала два окна: одно с данными спектрографии, подтверждающими наличие в замысловатом кусте кремния, второе – длинные математические выкладки прогноза дальнейшего ветвления образования.

– Да уж, – пробормотал немного ошарашенный Лившиц. – Только для чего все это?

Торжествующее хмыканье возвестило, что Грац готов нанести ответный удар своему оппоненту:

– Не вы ли утверждали, что понять логику этих существ невозможно? А люди, как видите, очень даже способны постичь логику структуры кремниевых нитей в крохотном куске обшивки их корабля.

Доктор торжествовал. Люциан оторопело смотрел то на Станислава, то на Гертруду, боясь произнести хоть слово. Перед ним была мечта Института внеземной жизни – прямое доказательство существования иного разума. Да что там института – перед ними была мечта всего человечества: они не одиноки во Вселенной. Захар почувствовал, как от этой мысли в душе вдруг стало как-то теплее и радостнее, – очень не хотелось быть одиноким.

– Ну, с логикой структуры этого «дерева» вы, Станислав, положим, преувеличиваете. Мы можем лишь найти, что логика есть. А вот понять ее… – Лившиц отразил удар.

– Фрагмент слишком мал, – отрезал Грац.

– Но мне все равно непонятно, для чего обмазывать корабль известкой да еще засовывать в нее такую тонкую и сложную структуру, – сказал Захар. Нет, он прекрасно понял, о чем говорил Лившиц. Только должен быть хоть какой-то смысл – ведь то, что они видели, лишь ничтожно малая часть, причем часть внешняя, обшивка корабля. Просто корпус, защита. От чего могут защитить эти тонюсенькие, видимые только в электронный микроскоп, нити? – Что это такое?

– Это строматолит, – послышался голос из коридора. В дверях появился Клюгштайн. Говорил он.

Биолог почесывал руку возле слепленного Грацем набалдашника и был абсолютно серьезен.

– Этот образец – почти типичный строматолит [16], – повторил он. – Или скорее стириолит [17] Строматолит с примесью кремнистых соединений. .

Закрепленные на необъятном лабораторном столе, кажущемся монолитной скалой (не исключено, что именно таким он и являлся), неутомимо копошились киберы. На мудреных никелированных подставках, возвышающихся из кибернетического клубка подобно террасам плантаций каких-то диковинных растений, были расставлены многочисленные склянки с разноцветными пятнами и мелкой ворсинчатой порослью. Некоторые образцы, несмотря на свою красочность, вызывали скорее омерзение, чем восхищение.

Клюгштайн ловко сновал вокруг этих садов Семирамиды, то и дело выхватывал с террас здоровой рукой склянку, подносил ее к лицу, пристально всматривался в гадостную кляксу и сдавал посуду первому подвернувшемуся киберу. Биолог продолжал работу, он не страдал от безысходности, а интересно проводил время.

Куда девался его интерес к Хозяину Тьмы, Захар не понял. Скорее всего, решил кибертехник, Клюгштайн пытался забыться в работе.

Когда Фриц заявил, что обшивка корабля чужих – это строматолит, его никто не понял. Разве что в глазах Герти загорелся огонек понимания. Обиженно поджатые губы выдавали досаду – ведь она планетолог, геология входит в сферы ее интересов, как же она могла не понять очевидного? Но Захар уверился, возможно, заразившись пессимизмом от Лившица, – от этой штуки, висящей в вечной ночи, ничего очевидного они никогда не добьются.

Фриц объяснил – никто известкой корабль не обмазывал, камень на его поверхности нарос сам. Вернее, его нарастили. Только делали это маленькие и совершенно бестолковые создания. Бактерии. Подобные тем, что обитали в бесчисленных склянках биолога.

Возникшие было сомнения и споры Клюгштайн остановил, представив неоспоримые доказательства: довольно большое число микроскопических полостей, о которых говорила Гертруда, несли на своих стенках четкие отпечатки маленьких живых существ. Кое-где даже обнаруживались целые окаменевшие бактерии. Точнее – археи [18]. Фриц попытался рассказать об обнаруженных им остатках молекул рибонуклеиновых кислот и показал их трехмерные модели. Никто не понял, в чем, собственно, разница. Биологу поверили на слово – археи так археи.

Непонятным оставалось другое: то ли для создания космических кораблей инопланетянам были жизненно необходимы строматолиты, которые они каким-то неясным образом бесшовно намазывали на обшивку, то ли эти камни самостоятельно наросли на корпусе. В океане, как сказала Герти.

Захар все больше проникался идеей Лившица о полном несоответствии логики пришельцев привычной земной, поэтому уже ничему не удивлялся. Кто их знает, этих инопланетян, может, для них миллион лет что для нас – неделя. В таком случае вполне можно поручить бактериям выращивать космические корабли. Или не бактериям – археям.

– Что вы здесь делаете? – спросил Захар у Клюгштайна, когда надоело наблюдать однообразность движений биолога.

– Ах, здравствуйте, Захар, – заметил его Фриц.

– Здравствуйте. Что это? – кибертехник с отвращением на лице показал на одну из склянок, зависшую в «террасах» неподалеку от него. Внутри плоской посудины колосилось нечто серо-зеленого цвета, покрытое мелкими светлыми чешуйками и закрученное на манер рукавов Галактики.

– Колония Baccilus Subtilis, «тонкие бациллы». Кстати, колония – это фрактал [19]: бывает, что они растут именно так. И нередко. Вообще природа любит создавать фракталы. Однако вряд ли можно утверждать, что бактерии знакомы с математикой.