Эрика-Джейн Уотерс - Песнь призрачного леса [litres]

Сара устремляет на меня долгий пристальный взор и наконец выносит вердикт:

– Проехали.

Теперь отваживаюсь улыбнуться, и у подруги тоже один уголок губ робко ползет вверх, а взгляд теплеет. Понимаю: ей тоже совсем не хочется, чтобы между нами все вот так… закончилось.

– Спасибо, – только и произношу я, хотя мне хочется спросить еще о многом.

Например: каково это было – увидеть маму – совсем ужасно, страшно и больше ничего, или все же Сара рада, что поговорила с ней? Но воздерживаюсь. Сейчас она точно не станет откровенничать. Не так скоро. Я пока не заслужила.

– Насчет Седара… – начинаю, но подруга решительно выставляет вперед ладонь и опять поджимает губы ниточкой.

– Это твое личное дело.

– Сара, дай сказать. Только тебя я…

– Что тут говорить? – Голос ее звенит от напряжения, словно она тоже вот-вот расплачется. – Он нравится тебе, ты нравишься ему.

– Но…

– Шейди, у меня полно домашки. Тебе не пора идти?

Я выпучиваю на нее глаза – не ожидала. Но она даже не смотрит в ответ: уставилась себе в учебник и снова отгородилась от мира челкой. Даже писать в тетради начала.

Мне так нужно объясниться в своих чувствах, достучаться, показать, как сильно я хочу быть с ней, но признание безмолвным грузом опускается на дно души.

– Это вышло случайно, я даже не ожидала. И совсем не его хотела… О боже, если бы ты только… хоть немного открылась, сделала шаг навстречу. – Внезапно накатывает горечь. – Потому-то мы с Седаром и… Он, по крайней мере, не исчез из поля зрения после первого поцелуя!

Сара делает вид, что не обращает на меня внимания, даже не слышит, но карандаш в руке хрустит.

– Прекрасно. – Даже повышая голос, не забываю: сейчас точно не время ругаться с нею. Ну вот. Пришла извиняться, а сама рассвирепела – точно как она сама тогда, на репетиции. – Оставляю тебя одну, согласно четко высказанному желанию.

Хлопаю дверью – и скорее прочь из дома, пока потоков моих слез не увидел Том.

Впопыхах хватаю папину скрипку и несусь в рощу – мама даже не успела заметить, что я возвращалась. Появление духа Сариной матери, конечно, было ошибкой и ни к чему доброму не привело, но задача у меня прежняя: спасение Джесса. Значит, надо упорно заниматься. Пока не овладею скрипкой в совершенстве, не рискну тревожить дух Джима.

И снова в голубоватых сумерках заката, под тихий шепот сосен я играю, играю, проигрываю подряд все знакомые мелодии. И музыка изливается из меня всеми оттенками чувств, недоступных словам. И боль, и гнев, и ужас, и страдание. Боже, как мне одиноко, как тяжко на душе.

Если бы не погиб папа…

Но если бы папа не погиб, помощь мне бы не требовалась. Джесс не сидел бы в камере. И даже скрипки этой у меня не было бы – он бы сам на ней играл, как прежде. Услаждал бы ее пением рощи, пробуждал бы призраков. Разве что теперь, когда я подросла, поделился бы со мной какими-то ее секретами. Научил бы пользоваться ею – как успел научить обращаться с обычной скрипкой.

Память мою озаряет картина: его пальцы, мягко накрывающие мои, ведущие их по струнам. Это как некоторые девочки никогда не забывают первый танец со своими папами, когда они вставали своими маленькими ступнями на их крупные ступни и кружились, кружились, будто на карусели. Ну а у меня вот это: скрипка, пальцы на пальцах, ладонь на кисти и смычок…

Под влиянием этих мысленных картин перехожу к самой легкой и простой песенке, первой, которую разучила когда-то: «Ты – мое солнце» [65]. Большинство исполнителей помнят из нее только припев, но в меня папа навсегда вложил каждую строчку, и я шепчу их одну за другой под плач инструмента:

Внезапно голос за моей спиной подхватывает:

Роняю скрипку и смычок, рывком оборачиваюсь. Играя, я думала о папе, но это не он. Это какая-то женщина с лицом, изборожденным морщинами, – скорее от переживаний и огорчений, чем от преклонного возраста.

– Кто вы?.. – лепечу, но она сразу растворяется.

Нашариваю инструмент и поспешно начинаю с того места, где прервалась, но – слишком поздно. К тому времени, как мелодия снова зазвучала в полную мощь, призрак уже скрылся между сосен.

– Нет, прошу, умоляю, вернитесь, – зову я. – Придите ко мне снова. Я помогу вам! – Но дух исчез безвозвратно, и как я ни колдую смычком, больше не желает являться.

Однако медленно, но верно после этого случая в меня входит какое-то осознание. Понимание того, как действует скрипка. Как именно она проводит привидений через Завесу. Тут дело, оказывается, совсем не в слепой удаче, и не в мастерстве исполнителя, и не в подборе репертуара!

Нет. Теперь я точно знаю, почему у папы всегда было такое измученное, потрясенное лицо, когда он играл, почему его вечно как бы сносило во тьму.

Топливо для этого инструмента – скорбь, сокрушение и ярость. Если играющий отдается целиком этим эмоциям, погружается в них, наполняет ими свою музыку, каждый ее уголок, каждую щелку – все получается. По той же причине, по которой некоторые духи остаются прикованы к нашему миру, не могут отлететь прочь, папина скрипка обладает способностью материализовывать их на короткое время! Скорбь, печаль – суть связующие нити между живыми и мертвыми.

Отец не мог научить меня обращаться со своим волшебным сокровищем, даже если бы хотел. А вот его смерть смогла.

На цыпочках поднимаюсь по алюминиевым ступенькам трейлера и тихонько поворачиваю дверную ручку. Она не поддается.

– Блин, – чертыхаюсь шепотом.

Сейчас уже за полночь. Мама, наверное, подумала, что я уже давно в кровати, и заперлась изнутри, таким образом оставив меня снаружи.

Делать нечего – стучусь, мысленно приготовившись к жесткому разносу.

Следует грозный топот голых ступней в коридоре, возня с замком, и наконец дверь с треском распахивается. Свет лампы – как раз из-за маминой головы, он затемняет ее силуэт передо мною.

– Какого дьявола, где ты была?

Не сводя с меня сурового взгляда, пропускает внутрь.

– Прости, ну пожалуйста, мам. Я в роще занималась…

Мама ахает:

– Это что… что это такое у тебя в руках?

– Просто скрипка, что же еще? Моя скрипка. – Торопливо сую ее под мышку, чтобы мама не успела рассмотреть. Но почему я не слышу ожидаемой ругани из-за того, что всех разбудила?

– А-а. А то уж мне на секунду показалось… Я подумала… Ладно, Шейди, не важно. Просто сегодня опять пришли скверные новости… – Устало проводит по лицу дрожащей рукой, потом отступает на несколько шагов и тяжело опускается в кресло.