Эрика-Джейн Уотерс - Песнь призрачного леса [litres]

– Тут, наверное, может подсобить Кеннет. В отношении точного места, во всяком случае. Он ведь тем утром видел отца.

– Кеннет был там, на площадке? Впервые слышу.

Седар глядит на меня с изумлением.

– Ну да. Джим, кажется, хотел как следует пропесочить его по поводу того инцидента на «Открытых микрофонах». Просил заскочить на стройку.

– Ого. А ты откуда знаешь?

– Кеннет тогда же, утром, прислал мне эсэмэску – что собирается на встречу с папашей. – В голосе парня слышны колебания. – Ты правда не знала?

Качаю головой.

– Нет. Зато припоминаю, как он вроде сокрушался: дескать, какая жалость, что в последний раз видел отца при таких глупых обстоятельствах. Естественно, я решила – речь о конкурсе и о драке. А о том, что Кеннет ездил к нему незадолго до убийства, мне никто не говорил.

Ну, значит, Орландо точно был прав насчет «сбора информации». Кеннет поможет заполнить хотя бы некоторые лакуны. Если только… Если только захочет. Если сам ничего не хочет скрыть. Я почти не сомневаюсь: полиции о его присутствии на стройплощадке в день преступления ничего не известно. Может, конечно, мой отчим сам попросил его помалкивать, но…

Внезапно вспоминаю, как Кеннет осматривал собственные руки тогда, на Малом Роднике, – словно чужие, принадлежащие кому-то постороннему, но тут же прогоняю непрошеные мысли. Просто сыновняя скорбь, это естественно… А может, следователи все-таки знают и уже все проверили насчет него – в конце концов, мне никто ничего не обязан докладывать.

– Попроси его мне позвонить, ладно? – бросаю я через плечо и направляюсь на урок.

С появлением еще одного загадочного свидетеля, о котором упоминал Фрэнк, мне любая подмога – на вес золота.

Теперь, когда свою поддержку недвусмысленно выразил Седар, мне стало чуть менее тяжко, но Сара!.. Сару я тоже хочу вернуть, хотя бы просто как друга и напарника по группе. Мне так нужно почувствовать себя не одной теперь, когда я непрерывно переживаю за Джесса, и из-за Черного Человека, который стал меня преследовать не только во сне, но и днем… Мне требуется поддержка живых людей из плоти и крови.

На уроке американской истории я попыталась извиниться перед Сарой, но та даже не посмотрела в мою сторону. Что ж, не виню ее. В самом деле: сначала я ей угрожаю уйти из группы к Седару и Роуз, потом при ней с Седаром целуюсь, потом призываю в дом призрак ее матери… И даже не в том беда, что призываю, а в том, что вынуждаю ее на людях, на глазах у кучи народа, показать свою уязвимость, беззащитность, ранимость. Такое простить трудно, а забыть, наверное, невозможно. Вероятно, теперь Сара уже больше никогда не высунется из-за своих плотных оборонительных стен.

Перед моим внутренним взором все еще стоит ее потрясенное лицо. И на нем – выражение полной беззащитности.

Я так давно ждала от нее проявления хоть каких-то сильных чувств, и вот она их проявила – лишь к моей горечи. Ведь это из-за меня у нее появилось такое выражение. Это я заставила ее страдать. Меньше всего на свете хотела – но заставила.

Все то важное, что зарождалось между нами, все ростки сердечных отношений, пусть пробивавшиеся медленно и робко, но такие упоительные, овеянные особым ароматом, все подрублено разом, словно стебель сахарного тростника – ударом мачете. Упав однажды, он уже не поднимется. Нет, тут все кончено и решено, придется начинать нечто новое. Ну, по крайней мере, пытаться.

Сказано – сделано: дождавшись мамы с работы, беру ее машину и еду к Саре. Фургончик моей подруги припаркован на своем месте – рядом с отцовским. Сарин отец, его зовут Том, в промасленной рабочей одежде, открывает мне дверь. Видно, не успел переодеться, вернувшись из маленькой авторемонтной мастерской, которой владеет. Беда проносится у него между ног и принимается бегать кругами, лаять, подпрыгивать, облизывать меня всюду, куда умудряется дотянуться. Я присаживаюсь на корточки – хочу обнять собаку, но она так разошлась, что мощным ударом лап в плечи толкает меня на спину.

Том хватает ее за ошейник и загоняет в дом. Кивком приглашает войти и меня.

– Сара у себя. Вы договаривались о встрече?

– Нет. – Меня вдруг охватывает нервозность. Интересно, она ему все рассказала?

– Она уже несколько дней в каком-то ужасно угнетенном состоянии. Не знаешь, что случилось? – Том прищуривается.

– Это из-за меня. На меня… дуется. Мы в ссоре.

– Ясно. Тогда иди мирись.

– Слушаюсь, сэр.

У двери Сариной комнаты набираю воздуха в легкие и тихонько стучу.

– Открыто!

Поворачиваю ручку. Сердце готово выпрыгнуть из груди.

Подруга валяется на кровати с учебником математики и тетрадью.

– Привет.

Она быстро поднимает голову, но заговаривает не сразу.

– Я думала, это папа.

– Он меня впустил, – говорю, просто чтобы заполнить неловкую паузу, но Сара молча утыкается в книгу и даже не думает делать вид, будто рада мне.

Закрываю за собой дверь и сползаю по ней на пол – сажусь, упираюсь затылком в прохладное дерево и стараюсь смотреть куда угодно, только не на портрет Сариной мамы в рамке на прикроватной тумбочке. А думать – о чем угодно, только не об огромном облегчении на ее бесплотном лице, появившемся, когда я… отпустила ее. Позволила уйти.

– Прости меня.

– За что? – Сара по-прежнему на меня не глядит. Челка падает на глаза так низко, что мимики не разберешь.

– За все. За твою маму, за… Седара.

Она плотно сжимает губы. Уж лучше бы, наоборот, разомкнула пошире, накричала на меня… Показала бы: у нее есть ко мне хоть какие-то чувства, пусть и негативные.

– Я правда понятия не имела, что явится твоя мама. Вообще о ней не думала. Если бы я хоть на секунду допускала такую возможность, никогда не принесла бы папину скрипку сюда. Честное слово.

Сара молчит так долго, что начинаю опасаться: вообще не ответит. Но все же:

– Ты просто… упражнялась на нас? Это из-за истории с Джимом?

– О господи, нет, конечно, нет! Я мечтала, чтобы мы сыграли все вместе! И как раз решила: твой дом для этого идеальное место, нейтральное, ибо тут нет привидений. Забыла совсем о маме твоей. Нехорошо с моей стороны.

Наконец подруга поднимает взгляд, но он непроницаем. Я все-таки ловлю его и стараюсь «не терять».

– Поверь мне, Сара, ты должна поверить: меньше всего на свете я бы хотела причинить боль тебе. Обидеть тебя. Клянусь! Конечно, следовало не темнить, а рассказать все честно сразу, но я просто не знала… Поверишь ли ты. Или решишь, что у меня крыша поехала. И еще боялась, что, узнав о скрипке, ты больше никогда не захочешь со мной играть. Я была неправа и прошу прощения. – К глазам уже подступают слезы. – В итоге я подвергла тебя серьезной опасности, задела, разбередила тебе душу и ненавижу себя за это.