Влада Молнева - Ангелы плачут в июне [litres]

– Десять лет. Ты хорошо пряталась.

– А что делать, жить-то хочется.

– Жить после такого?! – На меня буквально обрушилась лавина презрения и ярости.

Я снова вздохнула, спорить с ним бесполезно, но каяться в чужих преступлениях – увольте.

– Может быть, ты не в курсе, но лично я никого не убивала. И поводов сводить счеты с жизнью не вижу. А чего хочешь ты? Нашел меня, и что дальше? – Я не без труда выдержала его ледяной взгляд. – Зачем весь этот маскарад с переездом и сестрой? Глупо было рассчитывать, что я тебя не узнаю.

– Я не планировал с тобой встречаться, – снизошел спортсмен до объяснения. – Яна должна была собрать всю информацию о тебе и выяснить… – он запнулся, подбирая слова.

– Насколько я опасна в плане генетического наследия?

– Да, но когда я тебя увидел… Черт, ты же просто его копия! И…

– И первоначальный план с треском провалился. Дай угадаю, теперь ты решил просто нанять киллера.

– Я думаю над этим, – процедил он сквозь зубы.

– Подумай лучше вот над чем: я – не он!

Лицо Войнича исказилось от злости, он больно схватил меня за плечо и резко толкнул к стоявшему справа трюмо.

– В зеркало посмотри! Глаза, волосы, нос, губы – ты вся в папочку! Смотрю на тебя, а вижу его!

Из зеркала на меня смотрело худое бледное лицо с большими темно-карими, почти черными глазами, обрамленное копной светлых растрепавшихся волнистых волос. Лицо незнакомки – давно я себя такой потерянной не видела.

Ну просто картина маслом: молилась ли ты на ночь, Дез… в смысле, дочь убийцы?

Я растерла ноющее от боли плечо и возразила:

– У меня уши мамины. И еще одно крохотное отличие – я не убиваю людей, а помогаю им!

Парень презрительно поморщился:

– Ну разумеется, помогаешь. Шарлатанством и вымогательством!

Так, с этим все ясно.

Я решила сменить тему:

– Послушай, родителей не выбирают. Думаешь, мне сладко жилось все эти годы? Ты потерял мать, а я потеряла все: имя, семью, дом, даже право жить нормальной жизнью.

– Вот именно – от таких мытарств и с катушек слететь недолго. Это мотив начать мстить гражданам за свою загубленную жизнь. У твоего отца, насколько мне известно, тоже было трудное детство – он ведь вырос в детском доме.

Вот теперь я удивилась и осторожно уточнила:

– То есть твоя цель – убедиться, что я не опасна для общества?

– Ты – опасна, – отрезал спортсмен. – Пословица про яблочко и яблоньку не на пустом месте сложена. В твоей ДНК набор его генов. Это как мина замедленного действия: рано или поздно все равно рванет. У тебя сорвет крышу, и история повторится!

– Не убедил. Крышу может сорвать у любого человека.

– Наверное, но у тебя, благодаря генетической предрасположенности, шансов гораздо больше, чем у кого-либо другого. Даже если этого не случится с тобой, твои дети тоже унаследуют генетическое проклятье, и, можешь не сомневаться, однажды оно проявится! – ледяным тоном объяснил Войнич.

Стало не по себе. Я и сама много об этом думала.

– Ген маньяка, как и наследственная предрасположенность к насилию, не более чем теория. Нет никаких обоснованных доказательств того, что потомки маньяков обязательно становятся маньяками.

– И это тоже не более чем теория!

– Значит, решил истребить меня как генетически опасный вид?

Он кивнул, соглашаясь:

– Очень опасный!

– А если я докажу, что от меня одна сплошная польза, отстанешь?

– Польза от тебя? – Войнич поморщился, словно услышал что-то крайне непристойное.

– Не суди предвзято. Сначала посмотри, чем я занимаюсь, а потом решай, опасно это или полезно!

– Каким образом?

– Поработай моим ассистентом, – предложила я.

Мера, конечно, вынужденная и малоприятная, но так появится хотя бы небольшой шанс выторговать нейтралитет и невмешательство в мою жизнь.

Лицо спортсмена некрасиво скривилось в брезгливой гримасе.

– Совсем свихнулась?! Предлагаешь мне обманывать людей вместе с тобой?! – возмущенно взвился Войнич.

– Вообще-то спасать. Лечить, если точнее.

– А вот и наследственная предрасположенность: твой отец тоже лечил вплоть до летального исхода! Убирайся! – В голосе спортсмена звенели ярость и презрение, в серых глазах застыл лед.

Я вдруг почувствовала необыкновенную усталость и апатию. Его не переубедить. Он ненавидел меня шестнадцать лет, теперь это уже не просто привычка – мировоззрение.

– Ладно, я попыталась. Делай что хочешь, поступай как знаешь. Мое предложение в силе, передумаешь – обращайся.

Я, словно Кутузов, добровольно оставляющий Москву врагу, медленно направилась к выходу, но Войнич решительно перегородил дверь и прислонился к ней, скрестив на груди руки.

Я прислонилась к противоположной стене в такой же позе и выжидающе улыбнулась:

– Передумал? Решил не тратиться на киллера и сделать все лично?

Он снова нацепил ничего не выражающую маску. Из эмоций оставалось лишь неизменное презрение.

– Не собираюсь пачкать руки, просто хочу предупредить: даже не пытайся сбежать! На краю света найду, из-под земли достану!

– Я только не поняла зачем, если руки пачкать не собираешься? Чего ты добиваешься?

Он криво усмехнулся:

– Потом узнаешь, а сейчас – проваливай!

Войнич отступил в сторону, и я снова была свободна.

– И тебе всего доброго! – Дверь за моей спиной резко и громко захлопнулась.

Спала я, как ни странно, спокойно. Кошмары не мучили, не снилось вообще ничего.

Около восьми утра меня разбудила долгая настойчивая трель дверного звонка. Глазком я теперь пользовалась без предупреждений.

Алина собственной персоной. Правда, в этот раз она не скромничала: разряжена, раскрашена и увешана золотом.

Едва я открыла дверь, она ворвалась в квартиру, не здороваясь и не дожидаясь приглашения. Нервная, сердитая. Эту-то что разозлило?

Молодая женщина подошла к окну, достала сигарету и нервно затянулась.

– Это правда, что ты парализованную тетку на ноги поставила? Мне ее показывали, но как-то не верится.

– Тогда что ты тут делаешь? Доказывать я тебе больше ничего не собираюсь. Уговаривать – тем более. Не нравится, езжай обратно к светилам медицины.

Алина снова затянулась и плюхнулась в мое кресло. Гнев и недоверие уступили место растерянности.

– Муж убьет меня, если узнает, что я водила дочь к необразованной деревенской знахарке. – Ее голос, еще минуту назад звенящий от раздражения, стал глухим и безжизненным, растерял все эмоции. – Но если Галя не поправится, он меня точно бросит. У него сейчас в любовницах одна моделька недоделанная… Если она ему родит… Ох… Вряд ли, конечно, у него детей пятнадцать лет не было, Галя – первая и единственная, но чем черт не шутит… В общем, мы уже все перепробовали, а ей только хуже становится – терять нечего. Если и у тебя не получится…