Влада Молнева - Ангелы плачут в июне [litres]

– Показалось?

– Говорю же, материала мало. Картинка была нечеткой, размытой.

– Ладно, насчет Синицына я выясню. Но как ты узнала? От пепельницы, что ли, флюиды исходили?!

Я пожала плечами.

– Можно и так сказать, у меня хорошая интуиция.

– Тогда, надеюсь, она подскажет тебе, что иметь меня в числе врагов – худшее из возможного! – холодно заключил Громов. – Будешь копать под меня – пожалеешь, что на свет родилась.

Я вдруг разозлилась – нашел чем пугать. Не было дня, чтобы я об этом не жалела!

– А вот угрожать не нужно. Я – не Мериам, господин старший лейтенант! Мне достаточно положить руки на твою грудь, представить, как твое сердце замедляет свой ритм, а затем совсем останавливается, и медики констатируют смерть от сердечного приступа.

Шагнула к нему, выставив ладони вперед, он отступил и положил руку на кобуру. В глазах мелькнуло и пропало что-то похожее – нет, не на страх, но на тревогу точно. Так-то лучше… наверное.

– Прекрати разыгрывать драму. Люди с такими способностями не гниют в провинции, разменивая их на куриные яйца!

– Обстоятельства бывают разные. Ты и понятия не имеешь о моих способностях.

– Даже если так – против пули твои трюки бессильны.

– А твой папочка будет бессилен отмазать тебя от убийства. – Я отступила и устало опустилась в кресло. Какой же сегодня долгий день! – У тебя паранойя и мания преследования, Громов. Я ни под кого не копаю, действую исключительно в рамках нашего соглашения и свои обязательства выполню, можешь не сомневаться. Просто не мешай и не бросайся нелепыми угрозами.

– Так не провоцируй меня! – рявкнул, видимо, задетый за живое моим неожиданным отпором полицейский. – Не смей ничего делать за моей спиной!

Спорить больше не хотелось. Зря я вообще начала.

– Хорошо, не буду. Если это все, давай прощаться, у меня еще дела.

– Ладно, я тебя предупредил. – Он смерил меня своим фирменным тяжелым взглядом и вышел, громко хлопнув дверью. – И не забудь – завтра суббота. Будь готова к восьми! – донеслось из коридора.

Зря, наверное, я показала коготки. Ни к чему хорошему открытое противостояние с подонком вроде Громова не приведет. А тут еще Войнич. Эх, знать бы, чего от него ждать.

Он ненавидит меня, и это естественно, а что должна чувствовать я? Вину? Ну так я ее не чувствую, потому что ни в чем не виновата. Чемпион явно считает иначе. И что мне остается – собрать вещи, пока его нет, и скрыться в неизвестном направлении, как преступнице?

Вот уж не дождется! Нужно поскорее прояснить ситуацию.

Я снова вернулась к компьютеру вылавливать из интернета подробности давней трагедии. Сама я о том страшном дне почти ничего не помнила, кроме того, что к нам среди ночи ввалились вооруженные милиционеры, обыскали дом, нашли окровавленную женскую одежду и увезли отца. Звонить бабушке и расспрашивать ее, по понятным причинам, не хотелось.

Выяснить удалось не много. Только то, что шестнадцать лет назад Нина Федорец с независимым московским театром много гастролировала по необъятным просторам России. Побывали они и в нашем курортном городке, расположенном на берегу Черного моря. Здесь Нине стало плохо, ее доставили в приемное отделение местной больницы, где в тот день дежурил мой отец – врач-терапевт. Он оказал актрисе необходимую помощь и даже пришел вечером на премьеру, а на следующее утро молодую женщину нашли мертвой и буквально растерзанной.

Несложно представить, каким страшным ударом это стало для детей, особенно для сына, дочь тогда была еще слишком маленькой и вряд ли осознавала весь ужас случившегося.

О самом Алане Войниче информации было чуть больше, но вся она относилась исключительно к его спортивной карьере. Не будучи звездой шоу-бизнеса и завсегдатаем модных тусовок, желтую прессу бывший спортсмен, по всей видимости, не интересовал.

Остаток дня я провела у окна и видела, как он вернулся в половине шестого. Ко мне, разумеется, не зашел.

Еще пару часов я просидела как на иголках, продолжая теряться в тревожных догадках. Неизвестность выматывала физически, и ближе к вечеру, вспомнив народную мудрость про гору и Магомеда, решила нанести визит первой.

Страшно не было, я вполне могу постоять за себя, да и что он мне сделает в присутствии свидетеля – там ведь Яна. И все же чем ближе я подходила к семнадцатой квартире, тем чаще и неровнее становился мой пульс.

Дверь открыла Яна.

– Злата? Что-то случилось? – удивилась она и нервно оглянулась назад, в сторону приоткрытой в другую комнату двери.

– Да. Можно войти? – Я старалась говорить как можно громче, чтобы привлечь внимание хозяина квартиры.

– Э… Конечно. – Она неохотно посторонилась, пропуская меня. – А в чем дело?

– Мне необходимо поговорить с господином Войничем.

– Э… с кем? – Она растерялась.

Видимо, не ожидала такого поворота событий и просто не знала, как реагировать.

– С тем, кого ты называешь своим братом.

– Но я…

– Яна, выйди ненадолго, – спокойным, но не терпящим возражения голосом велел появившийся, словно призрак, «брат». Наверное, под дверью подслушивал.

В мою сторону он пока даже не взглянул, зато исходящие от него волны негатива и отвращения накрыли с головой.

Яна недовольно пожала плечами и, прихватив висящую тут же на вешалке сумочку, вышла, всем своим видом демонстрируя недовольство.

– Значит, знаешь, кто я? – Он наконец удостоил меня взгляда.

Ох, что это был за взгляд! Я испытала сильнейшее желание слиться со стеной воедино, но отступать было некуда. Дальше прихожей он меня, похоже, пускать не собирался, придется выяснять отношения прямо здесь. Что ж, приступим.

– Алан Войнич. Он же Железный Ал – двукратный чемпион России по спортивным единоборствам, владелец сети спортивных школ и сын женщины, которую убил мой отец.

По лицу парня пробежала тень, и натянутая за пару секунд до этого маска безразличия была сброшена за ненадобностью.

– Одной из десятков убитых им женщин! – едва сдерживаясь, уточнил он.

– Не надо искажать исторические факты, их было десять.

– По-твоему, этого мало?! – Еще никто и никогда не смотрел на меня с такой ненавистью.

Я невольно отступила к двери.

– Спокойно! Да, мне нечем гордиться в плане кровного родства. Но тут уж ничего не поделаешь. Да, мой отец был убийцей, маньяком, моральным уродом. Да, он убил всех этих женщин, включая твою мать. Но я‐то ничего подобного не делала. Какие у тебя претензии лично ко мне, не считая родословной?

– Сын Чикатило стал убийцей, как и отец, – начал он издалека.

– А дочь? – невинно поинтересовалась я.

– Что?

– У него еще и дочь была. И за ней, кстати, ничего предосудительного не замечено. – Войнич помрачнел еще больше. Я вздохнула и, ни на что особо не рассчитывая, устало продолжила: – Я понимаю, что ты чувствуешь. Когда ненавидишь кого-то так сильно, это распространяется на всех, кто имеет отношение к предмету ненависти. И поскольку лично ему ты отомстить не можешь, решил добраться до кровных родственников. Кстати, долго искал?