Джеймс Ганн - Чудеса магии

Воняющая груда мусора, которую он прошел в темноте, хорошо слышала и чувствовала колебания почвы, создаваемое его ногами. Но она не пошевелилась, так как считала себя мертвой.

Кори продолжал идти, оглядываясь по сторонам. Он совсем не смотрел под ноги, они сами почувствовали, что вновь вышли на тропу.

— Элтон!

— Это ты, Кори?

Кори Дру остановился, как вкопанный. Сердце его бешено забилось. Теперь он смог различить едва заметный, расплывчатый черный силуэт сидящего на земле человека. Голос, который он услышал, был спокойным, проникающим и по-настоящему жутким.

— Элтон, это ты?

— Я нашел Кимбо, Кори…

— Где ты был?! — заорал страшным голосом Кори. Ему не нравились эти сумерки, он страшился их, от голоса Элтона ему стало не по себе: слишком много в нем было какой-то безнадежности и безразличия ко всему. Он посчитал, что имеет вполне законное право не на шутку рассердиться на своего брата.

— Я звал его, Кори. Звал и свистел, но старый плешивый чертяка не отвечал мне.

— То же самое я могу сказать о тебе, ты… паршивец! Почему ты не явился на ужин? Где ты был? Ты что, попался в собственный капкан?

— Собачка всегда отвечала мне, ты же знаешь, — продолжал все тот же монотонный голос из тьмы.

— Элтон, да что с тобой? Какого дьявола? Какое мне дело до того, что твоя псина не отвечала тебе? Где…

— Это, наверное, потому, что она никогда не умирала раньше, — Элтон не любил, когда его перебивали, его голос стал несколько тверже, — да, наверное, именно поэтому…

— Что? Что ты сказал? — Кори судорожно дважды с силой сжал сухие губы и сглотнул, — Элтон, ты что, двинулся рассудком? Что ты мелешь?

— Кимбо мертв.

— Ким… О-о! О! — перед глазами Кори тут же промелькнула картина: Малышка, лежащая в беспамятстве на дне оврага, и Кимбо, который яростно лаял и прыгал на черного медведя, а потом мертвой хваткой вцепился ему в спину и держал его, пока не подоспел Элтон… Кимбо.

— Что здесь произошло? — стараясь держать себя в руках, произнес Кори.

— Я это и пытаюсь выяснить. Кто-то разорвал его на части.

— Разорвал… на части?! — голос Кори задрожал.

— От него не осталось ничего. Ни единого целого кусочка, Кори. Разорван каждый сустав. Внутренности тоже… Вот они, лежат рядом, посмотри…

— О боже! Боже! Ты думаешь, что это медведь?

— Нет. Это не медведь и вообще не то, что передвигается на четырех ногах. Он весь здесь, целиком, его не собирались есть. Чьих бы это не было рук дело, его сначала убили, а потом… потом разорвали на части.

— О боже, — снова повторил Кори, — да кто же?.. — вдруг наступила звенящая тишина, — пойдем домой, Элтон, — сказал он почти мягко, — ты же понимаешь, что бессмысленно сидеть возле него всю ночь.

— Я останусь здесь. Я просижу до рассвета, а потом возьму его след. Я выслежу его. Я буду идти по следу до тех пор, пока не увижу того, кто это сделал. Я отомщу за моего маленького Кимбо, за мою маленькую собачку.

— Да ты пьян или сошел с ума, Элтон!

— Нет, я не пьян. Хотя можешь думать все, что тебе угодно. Так или иначе, я остаюсь.

— Да ты, верно, забыл, что мы с тобой содержим ферму. Ты и я. Хоть это ты помнишь? Я не собираюсь доить двадцать шесть коров в одиночку. Между прочим, я только что проделал это сейчас.

— Тебе кто-нибудь поможет. Я никуда не пойду. А вот тебе, по-моему, пора идти, Кори.

— Ах ты, грязный подонок! — застонал от бешенства Кори, — Ты вернешься вместе со мной. Сейчас! Я знаю, что заставит тебя образумиться!

Голос Элтона был таким же твердым и ровным:

— Не подходи ко мне ближе, парень.

Кори продолжал идти на голос Элтона.

— Я сказал, — теперь голос стал очень тихим и спокойным, — стой там, где стоишь .

Кори продолжал приближаться. Тут в тишине раздался звонкий металлический звук — это щелкнул предохранитель. Кори остановился.

— Ты это что же… Ты целишь в меня , своего брата? — дрожащим голосом прошептал Кори.

— Все верно, в тебя. Ты же не сделаешь за меня эту работу, да я и не прошу. Я остаюсь здесь до рассвета.

Прошло не менее минуты. Единственным звуком во тьме было прерывистое и тяжелое дыхание Кори.

— У меня тоже имеется ружье, Элтон. Идем домой.

— Ты не видишь меня и можешь промахнуться.

— И все же я настаиваю на своем, вставай.

— Мне это уже стало надоедать, Кори. Я хорошо вижу то место, где ты стоишь. Я здесь сижу четыре часа.

— Мое ружье превратит тебя в месиво.

— А мое просто убьет тебя.

Не говоря больше ни слова, Кори Дру развернулся и зашагал быстрым шагом обратно на ферму.

Черное, полужидкое, оно лежало в темноте без движения. Оно не имело твердого представления о том, что такое смерть и считало себя мертвым. Те, кто были живыми, видели и могли двигаться, те, кто были мертвы, не делали ничего. Они не видели и не двигались — просто лежали с открытыми глазами и смотрели в одну точку. Его мутный взгляд упал на зубчатый ряд верхушек деревьев. Что-то произошло: черный цвет стал бледнеть, он уже не был абсолютным и всепоглощающим. Это занимался рассвет. В его голове зашевелились мокрые, тягучие мысли. Продолжая лежать бесформенной кучей мусора, оно стало анализировать новые факты, оно анатомировало их, как проделывало это с живыми существами при свете дня, оно сравнивало, делало выводы и раскладывало по полочкам.

Теперь деревья, стоящие на вершине холма, стали видны более отчетливо, за их четко очерченные восходом стволы трусливо прятались тающие тени. Небо светлело с каждой минутой. Когда яркий солнечный свет слил небо с деревьями, смазав их в одно световое пятно, ослепшая тьма стала поспешно просачиваться под землю. Нежить решила так: раз опять ничего не видно, значит, она наверняка мертвая и ей стало интересно, как долго она должна будет пребывать в этом состоянии. Но вот на фоне неба снова стали вырисовываться контуры деревьев, и нежить немножко запуталась, как, она опять видит? Да, это очевидно. Значит, мертвые оживают? Рано или поздно это случается? Очень любопытно. Но она не торопилась, она умела ждать и наблюдать, оставаясь в неподвижности.

Солнце поднималось все выше и выше. Солнечный луч ударил прямо по ее мутным глазам, но они не просветлели, а зажглись изнутри зеленым огнем. Где-то пронзительно крикнула птица, и как сова убивает землеройку, как скунс набрасывается на своего собрата, так эта ночь схватила остывшие трупы своих жертв и, не мешкая, сгинула. Два распустившихся цветка приветливо кивнули друг другу, демонстрируя пеструю расцветку своих нарядов, большой желтой стрекозе надоело быть серьезной — она расправила свои прозрачные крылья, бодро подползла к краю листа и, включив свой крошечный моторчик, стрелой унеслась в лесную чашу. Тысячи золотых солнечных лучей хозяйничали сейчас в лесу: они приподнимали намокшую от росы траву и ворошили кусты, в которых еще прятались едва живые и насмерть перепуганные тени. «Я снова живу, — подумала нежить, — я живу, потому что снова отчетливо вижу…»