Дин Кунц - Чужие

К началу октября он думал о луне ежечасно и ежедневно, луна снилась ему, в доме не осталось ни одного места, где нельзя было бы увидеть снимки луны. В июне Зеб закончил обклеивать фотографиями свою спальню и перешел к другим комнатам. Цветные и черно-белые фотографии он вырезал из астрономических журналов, книг, газет. Однажды, выбравшись из дому, что теперь случалось редко, он увидел постер с изображением луны размером три на пять футов, созданный на основе цветной фотографии, снятой астронавтами, и купил пятьдесят экземпляров: достаточно, чтобы обклеить все стены и потолок в гостиной. Даже окна он залепил постерами, и теперь каждый квадратный дюйм помещения, кроме дверного проема, был украшен повторяющимися изображениями. Он вынес из гостиной мебель, и та превратилась в планетарий, где ничто никогда не менялось. Иногда Зеб ложился на пол лицом вверх и рассматривал эти пятьдесят лун, возбужденный от ощущения чуда и необъяснимого ужаса, причем не мог объяснить ни того ни другого.

В рождественский вечер, когда Зеб растянулся на полу, а с потолка на него взирали полсотни распухших лун, он вдруг заметил надпись на одном из постеров, сделанную фломастером поперек спутника, — раньше он ее не замечал. То было имя: Доминик. Он узнал собственный почерк, не припоминая, однако, чтобы он писал это имя на лике луны. Потом его внимание привлекло другое имя на другом постере: Джинджер. И третье имя на третьем постере: Фей. И четвертое: Эрни. Взволновавшись, Зеб обошел комнату, проверяя другие постеры, но больше никаких имен не нашел.

Он не помнил, как писал эти имена, и к тому же не знал никого с такими именами: Доминик, Джинджер, Фей. У него были знакомые, но не друзья, которых звали Эрни, и появление этого имени на одной из лун представлялось не менее таинственным, чем появление трех других. Зеб смотрел на имена, и его беспокойство нарастало: появилось странное ощущение, будто он знает этих людей, сыгравших чрезвычайно важную роль в его судьбе, и теперь его здравомыслие и даже сама жизнь зависят от того, вспомнит ли он, кто они такие.

Давно забытое воспоминание всплывало на поверхность, словно надуваемый воздухом шарик. Зеб интуитивно понимал, что, когда шарик лопнет, он вспомнит все: не только этих четверых, но также причины своего лихорадочного очарования луной и страха перед ней. Но по мере того как надувался воздушный шар его памяти, рос и страх — Зеб начал потеть, а потом неудержимо трястись.

Он отвернулся от постеров, испытывая неожиданный страх — вдруг все вспомнится? — и бросился на кухню, снедаемый грызущим чувством голода, которое всегда сопутствовало расстраивающим мыслям. Распахнув дверцу холодильника, Зеб вздрогнул: одни только грязные пластиковые контейнеры, в которых прежде была еда, две пустые картонки из-под молока, разбитое и засохшее яйцо, последнее в упаковке. Он заглянул в морозилку и обнаружил там только холод.

Зеб попытался вспомнить, когда он в последний раз ходил в супермаркет. Последняя вылазка состоялась несколько дней или недель назад. Точно он не помнил: в его заполненном луной мире время больше не имело значения. А когда он ел в последний раз? Сквозь туман он вспомнил, что ел консервированный пудинг, но когда именно — в этот день, накануне или два дня назад — неизвестно.

Зебедия Ломак был настолько потрясен внезапно открывшейся ему истиной, что мысли его прояснились, впервые за много недель. Оглядев кухню, он издал придушенный вопль отвращения и страха. Он впервые увидел — увидел по-настоящему — хаос, в котором жил, обстановку, прежде невидимую ему, скрытую за всепоглощающим очарованием луной. На полу валялся мусор: банки, липкие от фруктового сока, скользкие следы пахучей подливки, пустые коробки от сухой каши, дюжина сухих молочных картонок, десятки скомканных и выброшенных упаковок от чипсов и конфет. И тараканы. Они уворачивались от него, суетились, перебирались через мусор, гонялись по полу, ползали по стенам, шевелились на столах, ныряли в раковину.

— Бог ты мой, — сказал Зеб голосом, который почти не отличался от хрипа. — Что со мной случилось? Что я сделал? Что со мной не так?

Он поднес руку к лицу и дернулся от удивления, нащупав бороду. Он всегда был чисто выбрит, и ему казалось, что брился он только сегодня утром. Жесткие волосы на его лице вызвали у него панику, он бросился в ванную, чтобы посмотреть на себя в зеркало, — и увидел незнакомого человека, крайне неопрятного, с грязными спутанными волосами, с двухнедельной щетиной, в которой застряли кусочки еды, с безумными глазами. Зеб вдруг почувствовал запах своего тела: воняло так, что он чуть не задохнулся. Да, он явно не принимал душ уже несколько дней или даже недель.

Ему требовалась помощь. Он был болен. Растерян и болен. Он не понимал, что с ним случилось, но знал, что должен подойти к телефону и вызвать помощь.

Но он не пошел к телефону сразу же, боясь услышать, что он безнадежно сошел с ума, что его запрут в дурдоме до конца дней. Как заперли его отца. Когда Зебедии было восемь, у его отца случился жуткий приступ: он бормотал, бредил, говорил о ящерицах, которые ползают по стенам, и доктора увезли его в больницу, чтобы произвести дезинтоксикацию. Но в тот раз все оказалось не как раньше, белая горячка не отступила, и отец Зеба был помещен в психиатрическую больницу до конца своих дней. С тех пор Зеб опасался, что и его разум может дать трещину. Он смотрел на свое лицо в зеркале, понимая, что не должен просить о помощи, пока не приведет себя в божеский вид и не уберет в доме: иначе его запрут и ключи выкинут.

Зеб не мог долго смотреть на свое небритое отражение, поэтому решил сначала привести в порядок дом. Он не поднимал голову, чтобы не видеть никаких лун, которые воздействовали на него какой-то приливной силой, — так настоящая луна воздействует на моря. Поспешив в спальню, он открыл стенной шкаф, сдвинул в сторону одежду, нащупал свой «ремингтон» двенадцатого калибра и коробку с патронами. Наклонив голову, борясь с желанием поднять глаза, он прошел на кухню, зарядил там дробовик и положил его на заваленный мусором стол. Затем проговорил условия сделки, которую заключал с самим собой:

— Ты избавишься от всех книг о луне, сорвешь со стен все фотографии, чтобы дом не походил на психушку. Может быть, у тебя в голове прояснится и ты сообразишь, что с тобой происходит. Тогда можно будет просить о помощи. А пока все так, этого делать нельзя.

Дробовик был невысказаннной частью сделки. Зебу повезло: он быстро вернулся к реальности из сна о луне, в котором жил, пока его не потрясло отсутствие еды в холодильнике; но если он снова соскользнет в этот кошмар, не стоит рассчитывать на то, что новое потрясение разбудит его. Поэтому, если он не сможет противиться песне лун-сирен, висящих на стенах, то немедленно вернется на кухню, возьмет дробовик, засунет ствол себе в рот и нажмет на спусковой крючок.