Дин Кунц - Чужие

В день первого сеанса, 27 декабря, он приготовил ланч из французского киша и салата. Во время еды Джинджер сказала:

— Но я никогда не была около каких-нибудь секретных военных баз, не участвовала в военных исследованиях, не общалась ни с кем, кто мог быть замешан в шпионских делах. Это смешно!

— Вы могли случайно получить опасное знание, находясь вне охраняемой зоны. Там, где вы имели полное право находиться… но оказались в неподходящий момент.

— Но послушайте, Пабло, если мне промывали мозги, на это должно было уйти какое-то время. Они должны были где-то удерживать меня. Верно?

— По моим представлениям — несколько дней.

— Значит, ваша гипотеза неверна, — сказала она. — Вытесняя из моей памяти воспоминания о том, что случайно попалось мне на глаза, они должны были бы подавить и воспоминание о месте, где меня содержали во время промывки мозгов. Я это понимаю. Но тогда в прошлом должен образоваться провал, пустой отрезок времени, о котором я не помню ничего — где находилась, что делала.

— Вовсе нет. Они могли внедрить в вас ложные воспоминания для закрытия этих нескольких дней. Вы бы никогда не почувствовали разницу.

— Боже мой! Неужели? Они умеют делать такие вещи?

— Надеюсь, мне удастся локализовать ложные воспоминания, — сказал Пабло, заканчивая расправляться с кишем. — На это уйдет немало времени — придется медленно вести вас назад по вашей жизни, неделя за неделей. Но когда я обнаружу ложные воспоминания, то сразу же их узнаю: они будут лишены подробностей, основы подлинных воспоминаний. Чисто постановочные сцены. Выявив два-три дня, полные таких поверхностных воспоминаний, мы докопаемся до сути проблемы, потому что узнаем, когда вы находились в руках этих людей… кем бы они ни были.

— Да, да, понимаю, — сказала Джинджер, неожиданно загораясь. — Первый день фальшивых воспоминаний будет тем самым днем, когда я увидела нечто, не предназначенное для моих глаз. А последний день будет тем днем, когда промывка мозгов закончилась. До чего же трудно в это поверить. Но если в меня внедрили этот блок, если все мои симптомы — мои фуги — являются следствием подавленных воспоминаний, которые пытаются прорваться на поверхность, значит проблема вовсе не психологическая. И есть шанс, что я снова смогу заниматься медициной. Нужно только откопать эти воспоминания, вытащить их на свет божий, и тогда давление на меня прекратится.

Пабло взял ее руку и сжал:

— Да, я верю, надежда есть. Но не рассчитывайте, что будет легко. Каждый раз, уткнувшись в блок, я рискую вызвать кому… или что похуже. Я, конечно, буду действовать с крайней осторожностью, но риск остается.

Первые два сеанса глубокого гипноза проводились 27 и 29 декабря в креслах перед огромным эркерным окном. Каждый длился четыре часа. Пабло день за днем провел Джинджер по прошедшим девяти месяцам, но 27 декабря не выявил никаких ложных воспоминаний.

Однако в воскресенье, 29-го, Джинджер предложила спросить у нее, кто такой Доминик Корвейсис, писатель, фотография которого так сильно и странно взволновала ее. Когда Пабло погрузил ее в транс и установил, что разговаривает с истинной Джинджер, с ее глубинным подсознанием, он задал вопрос, встречалась ли она когда-нибудь с Корвейсисом, и та после некоторого колебания ответила:

— Да.

Пабло стал осторожно и старательно исследовать это знакомство, но не смог выудить из женщины почти ничего. Наконец она что-то произнесла:

— Он бросил соль мне в лицо.

— Корвейсис бросил в вас соль? — недоуменно спросил Пабло. — Почему?

— Не могу… вспомнить… толком.

— Где это случилось?

Ее лоб нахмурился еще сильнее, а когда Пабло попытался развить тему, она отключилась, перейдя в опасное коматозное состояние. Пабло быстро отказался от дальнейших расспросов об этом, опасаясь, что Джинджер погрузится так же глубоко, как в первый раз. Он заверил ее, что больше не будет спрашивать про Корвейсиса, если только она вернется, и Джинджер постепенно отреагировала на его обещание.

Джинджер явно встречалась с Корвейсисом. И эта встреча была связана с воспоминаниями, на которых стоял блок.

Во время двух следующих сеансов — в понедельник, 30 декабря, и в среду, в первый день Нового года, — Пабло обследовал еще восемь месяцев ее жизни, до конца июля прошлого лета, но не обнаружил никаких поверхностных воспоминаний, которые указывали бы на действия специалистов по промыванию мозгов.

Второго января, в четверг, Джинджер попросила задать вопросы о ее последнем ночном сновидении, которое она не могла вспомнить. В четвертый раз после Рождества она кричала во сне: «Луна!» — с таким неистовством, что разбудила всех обитателей «Бейвотча».

— Думаю, это сон о том месте и том времени, которые у меня украдены. Введите меня в транс, и, может быть, мы узнаем что-нибудь.

Но когда он загипнотизировал Джинджер и обратился к ее сну, та отказалась отвечать и погрузилась в состояние более глубокое, чем гипнотический транс. Пабло снова наткнулся на блок Азраила, а следовательно, во сне Джинджер погружалась в запретные воспоминания.

В пятницу они не встречались — Пабло нужен был свободный день, чтобы почитать про блоки памяти всяких видов и обдумать дальнейшую тактику.

Все сеансы, проведенные после Рождества, записывались на магнитофон. Теперь Пабло уселся в своем кабинете за столом в стиле шератон — точнее, за его современной копией — и потратил несколько часов на прослушивание записей. Он искал слово или изменение интонации, на которые не обратил внимания во время сеанса.

И не услышал ничего настораживающего, хотя отметил, что в голосе Джинджер послышалась нотка волнения, когда они добрались до 31 августа позапрошлого года. Тогда он не услышал ничего драматического, что могло бы привлечь его внимание. Но, сжав все сеансы в один день, используя быструю перемотку для перехода от одного дня к другому, он нащупал некую закономерность — устойчиво нараставшую тревогу — и заподозрил, что они приближаются к событию, скрытому за блоком Азраила.

Поэтому во время их шестого сеанса после Рождества, в субботу, 4 января, Пабло не удивился, когда случился прорыв. Джинджер, как обычно, сидела в кресле у эркерного окна, за которым падал мелкий снежок. Ее серебристые волосы отливали призрачным светом. Когда он подвел ее к июлю позапрошлого года, Джинджер нахмурилась, заговорила шепотом, голос ее стал напряженным, и Пабло понял, что она приближается к моменту позабытого потрясения.

Он уже провел ее через напряженный период, когда она работала хирургом-ординатором в Мемориальном госпитале, до того момента, когда она впервые появилась перед доктором Джорджем Ханнаби, в понедельник, 30 июля, — более семнадцати месяцев назад. Ее воспоминания оставались ясными и полными подробностей, и Пабло провел ее через воскресенье, 29 июля, когда она обосновалась в своем новом доме. Июль: 28, 27, 26, 25, 24-е… в эти дни она распаковывала свои вещи, покупала мебель… 21, 20, 19-е… Восемнадцатого июля появился фургон, доставивший ее пожитки из Пало-Алто, штат Калифорния, где она два года проходила углубленный курс сосудистой хирургии. Еще дальше назад… 17 июля она приехала в Бостон на машине и сняла номер на одну ночь в «Холидей-инн гавернмент сентер», поближе к Бикон-Хилл. В новом доме она еще не могла остановиться — там не было кровати.