Наташа Михлин - Это внутри

— Чак?!

Стоящий на коленях парень не обернулся, продолжая смотреть на реку. Перед ним темнело чье-то тело. Таня вытащила мобильник и включила фонарик.

— Что здесь…

Луч выхватил из темноты белоснежное лицо Ноэль Браун. Глаза были широко распахнуты, губы залиты кровью. Джефф наконец добрался до верха и, со стоном присев в снег рядом с сыном, положил руку ему на плечо.

— Эй, Чарли… Что случилось?

Чак вздрогнул и обернулся.

— Папа?!

Он неверяще уставился на отца, потом перевел взгляд на Таню.

— Я думал… Я боялся, что вы…

Он не договорил, Джефф прижал сына к себе.

— Это Ноэль… это сделала она! Но вы были там, и…

— Нет, нет, Чак! Я, Таня, Тай с Диной… Мы живы, только… — он прерывисто вздохнул, — только малышка…

Чак вцепился в отца, зарывшись ему в куртку, и разрыдался. Таня присела около девушки и закрыла ей глаза.

— Отвезу ее к дамбе, там еще остались люди… — вздохнула она. — Догоню вас позже. А вы садитесь в нормальную машину и езжайте домой.

Ледяные ветра отступили, скованные морозом водопады потекли вновь, из-под хрусткой сияющей корочки снега проклюнулись первоцветы. Рокки-Лейк наполнился жизнью, пока еще робкой тенью той мирной размеренности, что была основой существования долины. На оттаявших газонах лежали кучи накопившегося за зиму хлама, у домов стояли стремянки, соседи перекликались друг с другом, выясняя местоположение одолженного через десятые руки секатора или шуруповерта. Старый кинотеатр одуряюще пах свежей краской, ветерок разносил этот запах по всей деревне. Люди приводили дома и сады в порядок, ловили дуновение приближающегося тепла и возобновляли прерванные занятия, желая поскорее забыть страшные события. Газетная шумиха вокруг сумасшедшего террориста, запершегося с заложниками в дамбе и в итоге подорвавшего ее, уже утихла, на берегу оскалившегося углами провала стояла техника электрокомпании Сиэтла, там уже вовсю шла подготовка к восстановительным работам.

Весна пришла и в Техас, красноватая пустошь за сеткой высокого напряжения, окружавшей объект, покрылась пучками травы и цветами. Николсон вышел из зала заседаний и спустился по лестнице. К нему подошел профессор Майлин, глава секретной лаборатории, со своей помощницей.

— Решение принято, — пожав им руки, сказал Николсон, — однако я предпочел бы услышать информацию, так сказать, из первых рук. Это действительно безопасно?

Профессор взял у женщины планшет и стал показывать Николсону цветные графики.

— С момента прибытия мальчики ни разу не проявляли каких-либо отклонений или сверхспособностей, все они утверждают, что «это просто ушло». Мы полагаем, что источником была та самая погибшая девочка, а остальные лишь подвергались временному влиянию, пока она была жива. Предоставленные вами записки Мэри Робески подтверждают эту теорию. Природу явления мы не понимаем, и не в состоянии воссоздать его…

Они вздохнули, Майлин — с сожалением, Николсон — с облегчением.

— Мы ведем постоянное наблюдение, у подопытных ранее присутствовала аномальная активность мозга…

— Сигма-ритм наблюдался в височной и затылочной областях, причем в бодрствующем состоянии! — вклинилась помощница, — Представляете? Такого еще никто не видел! И результаты магнитоэнцефалографии! Это же сенсация! А бета…

Профессор снисходительно улыбнулся, задвигая не в меру восторженную женщину себе за спину.

— Теперь это сошло на нет, — заверил Майлин, указывая на волнистые линии на экране планшета. — Альфа-волны немного выше возрастной нормы, в остальном же это совершенно обычные дети. Я не вижу смысла держать их здесь.

Пятеро мальчиков вернулись домой. Дику, Таккеру, Патрику, Энди и Терренсу выдали почетные грамоты за помощь в спасении раненых и выделили бесплатную психотерапию от государства. Семья Гарсиа продала поместье и уехала в Испанию.

Маргарита Сайхем совершенно переменилась, деревенские с трудом узнавали в этой поседевшей костлявой женщине прежнюю болтливую, яркую Марго. Раз в месяц она собирала передачу и везла ее в соседний штат, в закрытую психиатрическую лечебницу, которую местные называли попросту «овощехранилищем».

Тайлер провалялся в больнице почти три месяца. В это время его регулярно навещали Ферреты, Элис настрого запретила кормить Хупера «этой бездушной больничной едой», ежедневно передавая домашнюю стряпню. Пару раз заглядывал Джексон и даже Уотерфорд.

Дина пришла лишь раз. Села на краешек кресла, не поднимая глаз, и попросила подробно рассказать, как погибла дочь. Выслушав, молча стиснула пальцы в замок.

— Знаешь, о чем я жалею? — глухо проговорила она, по-прежнему глядя в пол. — О том, что не уступила ей эту последнюю клубнику…

Поднялась и вышла из палаты.

Глава предприятия позвонил Хуперу и заверил, что место остается за ним, и Тайлер сможет вернуться к работе, как только встанет на ноги.

Открыв дверь дома, Хупер вдохнул спертый воздух нежилого помещения и наткнулся взглядом на серые упаковки в углу гостиной. Линии рисунков уже заросли слоем пыли, а снимки остались в намокшем, давно выброшенном телефоне.

Однако главное сохранилось. Тайлер подошел к столу и достал из ящика завернутый в бумагу рождественский подарок. На маленькой дверце был вырезан рисунок Эбби, аккуратно скопированный с фотографии — три человека на цветущей поляне. Тайлер сунул пластинку в карман, спустился с крыльца и сел в машину.

На вершине горы над бывшей дамбой дул ветер. Нагромождение валунов оплела корнями вековая сосна. Отсюда, с высоты, была видна не только река, но и вся долина в оба конца, а дальше, до самого горизонта, простирались снежные горы. На ветку присела птичка, тренькнула и улетела. Это окончательно убедило Хупера, в том, что он выбрал хорошее место. Дверка пикси встала точно посередине корней сосны, Тайлер заделал щели и отряхнув руки, провел пальцами по вырезанным крыльям.

— Я знаю, что ты слышишь, пичужка. Прости меня… Я снова не смог. Не успел…

Колкие волосы ткнулись в пальцы. Привычка отбрасывать пряди с лица оказалась живучее прочих. Яркая форма идущих впереди контрастировала с темными стенами коридора, оставляя в глазах голубоватые отпечатки.

— Эй, Красавица! Не дашь телефончик?

Луис молча продолжал идти. Общий норматив прогулок, когда на улице дождь. Два километра. Туда, потом обратно. В коридоре было от силы триста метров. Бетон сиял, как зеркало, выглаженный миллионами шагов, тысячами цепляющихся за него рук, миллиардами капель слюны и крови.

— Не выношу, когда меня игнорируют!

Удар пришелся в спину, потом сразу в челюсть и завершающий — в живот. Две пары ног. Размах. Хруст ребра и боль.