Наташа Михлин - Это внутри

«Подозреваю, что у вашего сына подростковая форма шизофрении. К сожалению, мисс Сайхем, это невозможно вылечить. Возможно лишь несколько замедлить процесс…»

Приступов не было уже давно, но Марго знала, обольщаться не стоит, и держала лекарство в пределах досягаемости. Визг Даггера заставил ее собраться.

Джереми сидел на полу своей комнаты, пряди, в беспорядке падавшие на лицо, казались покрытыми инеем, взгляд был устремлен в никуда. Его губы дрогнули. Маргарита перешагнула через опрокинутую книжную полку.

— Мама…

Господи, как давно он не называл ее так! Сердце наполнилось горькой нежностью, Марго нерешительно прикоснулась к рассыпанным перьям белоснежных волос, погладила его по плечу, не решившись обнять.

— Я здесь, я с тобой. Все будет хорошо, родной. Дай мне руку.

Марго помогла ему встать и сделать два шага до кровати. Дыхание Джереми было прерывистым, лицо блестело от пота. Она приготовила инъектор и закатала рукав на плече сына.

— Ты хочешь убить меня? — голос звучал печально и обреченно. Марго нажала на поршень, и нейролептик растекся по венам Сайхема.

— Тебе так было бы… легче… — прошептал он, закрывая глаза.

Маргарита прошла в кухню и сняла с конфорки кастрюлю. Металл зашипел, прикоснувшись к мокрому дну раковины. Женщина достала с верхней полки покрытую слоем жира и пыли бутылку коньяка. Жидкость обожгла ей горло, из глаз брызнули слезы. Марго закашлялась, пробка упала на пол и закатилась под стол. Маргарита опустилась на корточки и увидела блестящий кружок пробки рядом с разбросанными виноградными ягодами. Плитка пола превратилась в бесконечную клетчатую пустыню, непреодолимую для ослабевшей руки. Марго прислонилась к духовке и закрыла лицо ладонями.

Логан обожал виноград. Его любимым занятием было кормить Марго сладкими зеленоватыми кругляшками, светящимися в лучах солнца, как бусины хризолита, подхватывая их губами и передавая вместе с поцелуем. Лучшие дни жизни… так немного, и так давно…

Логан Перри вместе с двумя приятелями снял у Марго комнату. Ей тогда было двадцать восемь лет, а молодым парням, с хохотом волочащим по лестнице тяжеленные рюкзаки, и того меньше. Они шумели, курили травку, не заботились о том, чтобы убрать за собой мусор, но при этом относились к хозяйке преувеличенно галантно. Для нее, начитавшейся романтических историй в глянцевых обложках, это было потрясением. Марго, видевшая вокруг простых фермерских парней и их сдержанных отцов, была уверена, что подобные манеры существуют лишь в распаленном воображении писательниц.

Трое сорванцов быстро поняли, какое впечатление производят их джентльменские штучки, и пользовались этим вовсю, заставляя Марго заикаться, терять дар речи и соглашаться на любые условия. Они прожили в гостинице Маргариты Сайхем месяц вместо двух недель и каждый вечер приходили на ужин к ней вместо того, чтобы тратить деньги в «Эдельвейсе».

Младшему из парней, платиновому блондину по имени Логан, доставляло особое удовольствие вгонять Марго в краску, целуя ей руку при встрече как знатной даме из средневекового романа. Скоро Логан стал возвращаться в гостиницу раньше остальных и не торопился выпускать ее пальцы, протянутые для традиционного поцелуя.

Одним пасмурным утром, когда срок аренды уже подходил к концу, Марго мыла полы и напевала себе под нос в уверенности, что постояльцы ушли в горы до рассвета. Толкнув дверь в номер, она чуть не уронила швабру — на разобранной постели сидел Логан в одних трусах и читал книгу. Кровь жарко прилила к щекам Маргариты. Пробормотав извинения, она выбежала на лестницу, забыв в комнате ведро. Дверь тут же снова раскрылась, Логан поймал Марго за руку и затащил назад в номер.

Насколько начало этой истории было похоже на классический роман, настолько продолжение превратилось в пародию на него.

Друзья уехали, а Логан остался, перетащив вещи в спальню хозяйки дома. Первое время он помогал Маргарите в прачечной, ездил в магазин за покупками и осыпал ее красивыми фразами и поцелуями, от которых у Марго кружилась голова и подкашивались ноги. Постепенно его рвение угасло, он все чаще проводил дни, глядя в телевизор в гостиной, травка сменилась на спайс, потом на героин. Маргарита забеременела, Логан рыдал от счастья и клялся, что он бросит наркотики ради малыша. Она целыми днями стояла у гладильной доски, ноги отекали, а деньги испарялись, стоило им появиться у нее в кошельке.

В день, когда Марго привезла домой новорожденного Джереми, Логан был под кайфом и даже не смог встать с дивана, чтобы взглянуть на сына, которого так ждал.

Ей казалось, что она пробирается по бесконечному поезду неотличимых друг от друга дней, из одного грязного вагона в другой.

Джереми унаследовал яркую, почти женственную красоту отца и вызывал всеобщее восхищение, одетый в новый костюмчик с машинками, который на последние гроши купила ему мать. Третий день рождения сына Маргарита отметила, купив ему порцию мороженого в кондитерской Черритауна. Вернувшись домой со спящим Джерри на руках, она обнаружила, что вещи Логана исчезли, как и он сам. Маргарита осторожно положила перемазанного шоколадом беловолосого малыша в кровать и расплакалась от облегчения.

К Марго, глубоко ушедшей в воспоминания, подошел питбультерьер и улегся рядом. Черная шерсть пахла лесом. Такое участие трогало, обычно любовь Даггера доставалась исключительно его хозяину. Нужно было навести в доме порядок. Маргарита встала, вытерла слезы и принялась за уборку.

Позднее лето наполнило ночное небо ливнями астероидов. Давным-давно, за тысячи тысяч километров от Земли родилась глыба кометы, рассекающая материю космоса в своем бесконечном стремлении к полету. Однажды рассыпавшись в пыльное облако, частицы каждое лето проходили через атмосферу голубой планеты, и, соревнуясь в яркости со звездами, сгорали без следа.

Осень приближалась, переливы тихого золота невесомым кантом ложились на листья берез, клены робко розовели, с каждым днем все дольше задерживая в своих шелестящих лапках рассветный бледный кармин. Утра наполнялись пронзительной прохладой, обещающей долгую морозную зиму, а дни старались восполнить грядущий недостаток солнечных лучей прозрачностью и высотой августовского неба.

Абигайль Стюарт, худенькая крошка с тихим голосом с улицы, вечно находящейся в тени горы, уступала место Эбби Эванс, загорелой смешливой девочке из дома с голубой крышей, что на холме. Эбби Эванс, так ее теперь звали. Под этим именем она была записана во всех документах, и не было для нее звуков прекраснее, чем это новое имя. Перед сном, лежа в кровати, она подолгу катала его на языке, как лесной орешек. Эбби знала, что скоро дверь детской приоткроется, и в комнату войдет мама. Свет ночника окрасит ее волосы в теплый рыжеватый цвет, а улыбка будет принадлежать только Эбби. Как и поцелуй на ночь, и нежные руки, бережно перебирающие светлые локоны дочери, рассыпанные по подушке.