Робертсон Дэвис - Чародей [litres]

– Да, но я не считаю исследования лишними. В наше время научились делать много удивительного.

– Крайне мало по сравнению с затраченными деньгами. Слишком много аппаратов, слишком много администрации и совершенно недостаточно мозгов и интуиции. В науку идет множество людей второго и третьего сорта.

– Мне кажется, ты впадаешь в крайности.

– Да, и хорошо бы в них впадало побольше народу. Давно пора. Эти огромные лаборатории – совсем как монастыри прямо перед тем, как Генрих Восьмой их выпотрошил. Больше гуманизма и меньше науки – вот что нужно медицине. Но гуманистом быть трудно, а наука в значительной части – лишь детская игра с замысловатыми конструкторами.

– На нас смотрят с соседних столов, – сказал Брокки. – Нюэла, потише. Это не твой клуб, и ты можешь испортить Джону репутацию. Будут говорить, что он приводит буйных гостей. Но, Джон, конечно, мы с радостью рассмотрим любые соображения, какие у тебя есть или могут появиться в следующие несколько недель. Мы чувствуем, что у тебя была особая связь с Гилом.

Я навострил уши. Неужели это приглашение поговорить о том, что не шло у меня из головы со дня убийства?

– Да, я согласен. Насколько особая, как ты считаешь?

– Ты был очень добр к нему, когда он учился в школе. Воспитал в нем страсть к театру и литературе. Он всегда говорил о тебе с настоящей любовью. Ты был ему практически дядей.

– Дядей?

– Тебе не нравится это слово?

Так, момент настал.

– Брокки, я до сих пор ни разу не поднимал эту тему, но вам с Нюэлой никогда не приходило в голову, что я мог быть отцом Гила?

Брокки перестал есть крем-брюле и посмотрел мне в глаза. Атмосфера заметно изменилась, и это изменение захватило и Нюэлу, хотя она ни единым мускулом не пошевелила.

– Конечно, я знаю, что вы с Нюэлой любили друг друга до того, как ты ушел на фронт. Если бы события сложились по-другому, может, вы и поженились бы. Но судьба распорядилась иначе. Я вернулся из-за моря гораздо раньше тебя; мы с Нюэлой оба работали в Уэверли и неизбежно встречались; мы горячо полюбили друг друга и поженились. Гил, если позволишь мне минутную сентиментальность, стал свидетельством этой любви. Поэтому, я думаю, маловероятно, чтобы ты был его отцом. Но это глупая формулировка: мы, ученые, вечно все преуменьшаем и прибегаем к оговоркам. Ты просто не мог быть его отцом.

– Я думаю, пора выложить, как говорится, все карты на стол. Ты будешь коньяк с кофе?

– А надо?

– Думаю, да. Я это говорю как врач. Ты не знал, что мы с Нюэлой продолжали встречаться долгие годы уже после того, как вы поженились?

– Я знал, что она часто ездит в Торонто по работе. Ты, конечно, имеешь в виду, что вы вели интрижку?

– Это, пожалуй, самое идиотское выражение из всех возможных.

– Мне сейчас как-то не до выбора выражений. Вот что: если ты думаешь, что я не знал, то сильно меня недооцениваешь. На самом деле Нюэла мне все рассказала, когда я припер ее к стенке.

– Ты уже подозревал?

– Он точно знал, – сказала Нюэла. – Он приставил к нам сыщика.

– Что?!

– Частного детектива по имени… Дорогой, как звали этого ужасного человечка?

– Лучшим из них был червяк по имени Джо Слайтер.

– Боже мой! Брокки, ты устроил слежку за собственной женой и лучшим другом? Как ты мог?

– Ну, если уж на то пошло, как вы могли? Как ты мог наставить рога человеку, которого считаешь своим лучшим другом?

– Но… нанять шпика!

– А что мне оставалось делать? Я же не говорю, что горжусь этим. Но ты прекрасно знаешь: мы все, когда припрет, делаем то, чем потом не гордимся.

– Но это же такое отвратительное недоверие.

– Которое, как часто бывает, оказалось совершенно обоснованным.

– Вы оба ведете себя как дураки, – сказала Нюэла, – и на нас в самом деле начинают оглядываться. Я полагаю, любые признаки жизни в этом склепе – желанное разнообразие. А теперь, Джон, слушай, я расскажу тебе все, как было. Брокки получал от червяка отчеты и как-то вечером припер меня к стенке фактами.

– И при этом буйствовал, орал и скандалил, надо полагать. – Теперь я уже сильно рассердился. – И побил тебя? Поставил фонарь? Это случается, знаешь ли. В подобных ситуациях даже в профессоре английской литературы просыпается троглодит – довольно мелкий, но грубый.

– Разумеется, он меня не бил. А попробовал бы, получил бы сдачи. Как ты прекрасно знаешь, я весьма жилиста. Мы все разумно обсудили.

– Разумно!

– Ну и кто теперь троглодит?

– Джон, ты ничего не знаешь о семейной жизни, – сказал Брокки. – Люди вроде нас так себя не ведут. Я много лет изучал литературу – ты думаешь, я до сих пор не знаю, что женщина может любить одновременно нескольких мужчин? По-разному. Вероятно, с разной силой, если любовь можно измерить количественно. Но Нюэла любила тебя и сочувствовала тебе…

– Жалела меня, говори уж прямо!

– Все мы в том или ином смысле достойны жалости. Тебе, как всему остальному человечеству, придется смириться с тем, что тебя жалеют.

– И что же вышло из этого суперсовременного супружеского обмена признаниями – после того, как ты пролистал корявые, малограмотные отчеты Джо Слайтера?

– Успокойся. Джо писал очень просто и на достойном уровне. Никакого злорадства. Никакой жалости к рогоносцу. Только даты, время и факты. Мы достали бутылку рома и поговорили – долго и с любовью.

– И к чему пришли?

Ответила Нюэла:

– В конце концов я признала, что была самую капельку не права, а Брокки признал, что с его стороны было не очень хорошо…

– …но совершенно оправданно, – влез Брокки.

– …приставить к нам «хвост» и получить информацию именно таким путем. Говоря попросту, типичный для среднего класса адюльтер был покаран типичным для среднего класса образом, и весьма разумным, для среднего класса. Но потом мы перешли к фактам. Я призналась Брокки, что до сих пор где-то влюблена в тебя, хоть и думаю, что на самом деле все это время любила остроумного молодого идеалиста, которым ты был, а не преуспевающего ироничного мужчину зрелых лет, каким ты стал. И еще я по-настоящему влюблена в замечательного Брокки, с которым живу в такой счастливой близости. Принимая во внимание, конечно, что роса моей юности тоже порядком подсохла и к тому же работа гинеколога несколько меняет отношение к сексу в целом.

– Значит, зоркий гинеколог уверен, что Гил не был моим сыном?

– Да.

– Я никогда не видел, чтобы ты принимала меры предосторожности.

– Я это делала не так очевидно, как ты, когда об этом вспоминал, что случалось далеко не всегда. Когда ты натягивал презерватив, а потом снимал, довольный, что так хорошо его наполнил. Осел ты тщеславный.

Воцарилось молчание, и наконец Нюэла его нарушила:

– Не принимай это так близко к сердцу, Джон. Никто из нас не проявил особого благородства. Мы всего лишь люди. Но я думаю, нам и упрекать себя особенно не в чем.