Робертсон Дэвис - Чародей [litres]

– Они все еще спят в одной кровати.

– Да, но времена игр прошли. Сейчас они в стадии грелок и фланелевых ночнушек. Быт практически задушил романтику.

– Вы думаете, они были когда-нибудь физически очень близки?

– Я уверена, что да. Почему же нет? Такие люди могут очень приятно проводить время вместе, а эти двое – художницы с богатой фантазией.

– Куннилингус, я полагаю?

– О да, и анилингус, надо думать. Мне рассказывали, это очень весело, если научиться.

– Крис, я от вас сильно отстаю. Но вы думаете, у них все это в прошлом?

К моему полнейшему изумлению, Кристофферсон разразилась песней:

Это старая датская песня, мы ее пели, когда я была девочкой. По-английски она не так хорошо звучит, но основную идею вы уловили. Я делаю вам больно?

– Да, но это благотворная боль. Так вы думаете, в «Доме пастора» настало время для скорби? Согласен. Мисс Тодхантер очень беспокоится.

– И правильно. Конечно, вы знаете, что происходит.

– Думаю, что знаю.

– Конечно знаете. И я тоже знаю.

– Но я бессилен.

– Профессиональный этикет? Доктор Дюмулен обладает крепким здоровьем; он думает, что любой больной нуждается только в тонизирующем средстве и ободряющих словах. Лечение, применяемое врачом, всегда до определенной степени отражает его личность. Но Дюмулен гордится тем, что ему хватает на пациента двенадцати минут. И иногда пропускает то, что заметил бы менее торопливый врач.

– Но не могу же я вломиться в «Дом пастора» и сказать: «Мне кажется, у Эмили рак, и я должен ее осмотреть, не теряя ни минуты».

– Нет, не можете. Профессиональный этикет.

– Который может очень быстро превратиться в прикрытие для глупости.

– Доктор, против судьбы не пойдешь. Вы же сами написали это у себя в приемной. Ананке. У Эмили Рейвен-Харт очень сильный характер, несмотря на всю ее жантильность и бледность; и если она возненавидела свою жизнь, можно только предоставить ей идти своим путем.

– Склониться перед судьбой, как говорят шотландцы.

– Ананке. Вы поместили ее превыше мудрости и медицины – там ей и место. Так что, доктор, примите собственное лекарство. Я делаю вам больно?

– Да. Но это помогает.

Хорошо Кристофферсон советовать мне воспользоваться собственным лекарством; но я, как человек, воспитанный в традициях современной Канады, где принято совать нос в чужие дела и всячески причинять пользу, не мог совершенно не вмешиваться в дела моих соседей. Под каким-то предлогом я заглянул в «Дом пастора».

Эмили была дома.

– Что вам нужно? – спросила она – грубо, как мне показалось.

– Просто зашел по-соседски. Может быть, выпить чашку чаю. Посмотреть, как вы поживаете.

– Я поживаю замечательно, спасибо. А Чипс никогда не болеет, как вы прекрасно знаете.

– Рад слышать. Но с тех пор как вы прекратили свои воскресенья, я вас почти не вижу.

– Эти воскресенья стали ужасно утомлять. Столько тяжелой работы – и все попусту.

– О, не говорите так. У вас был салон. Убежище и отдохновение духа для интереснейших людей города, его артистической публики то есть.

– Но они изменились. Или поблекли так, что не узнать. Мошелеса теперь даже не берут в симфонический оркестр.

– О, это несправедливо. Мошелес и не хочет в симфонический оркестр. Он создан для квартета – более квартетных музыкантов не бывало на свете. К тому же он уже слишком стар для того, чтобы крутить жернова в симфоническом.

– К счастью для симфонического. Нил Гау тоже вышел в тираж. Конечно, он теперь сэр Нил, но все равно. А из новых мы ни с кем не знакомы. Сейчас вперед вырвалась опера, а мы ничего не знаем про оперу. И оперные артисты, я уверена, тоже не захотят с нами знаться. Те дни в прошлом.

– Но то были славные дни. Тогда что-то зарождалось. Искусство цвело, как никогда раньше в истории этого города. В нем было определенное Gemütlichkeit [93], ныне исчезнувшее. И ваши воскресенья вносили огромный вклад в эту замечательную атмосферу.

– А вы романтик. Вы и впрямь верите, что богемная жизнь – составная часть искусства.

– Наверное, да. Но она уступила чему-то вроде сухой респектабельности артистов. Например, вы слышали про Джимми Скримджера и Китти? Сколько я их помню, они жили в вопиющем грехе, поскольку много лет назад Джимми бежал из Шотландии, прыгнув на борт только что отчалившего корабля и оставив на берегу бешено визжащую жену-алкоголичку. Об этом все знали и все одобряли. Но несколько месяцев назад Китти столкнулась с кем-то из моих знакомых и провозгласила: «Как вы думаете, что случилось? Она померла!» Оказалось, что миссис Скримджер наконец испустила дух в каком-то приюте для пьяниц в Данди и Китти с Джимми теперь сожительствуют респектабельно! Именно это случилось и с музыкой, и вообще с искусством в Торонто: респектабельность опустилась на город в виде тучи разных комитетов по искусству и фондов, и хотя в целом ситуация стала лучше, во всяком случае с театром, эльфийские чары греха и новизны в основном рассеялись. Мы превратились в типичный американский город: к нам заезжают гастролирующие звезды, нас используют как ступеньку в более престижный оркестр дирижеры-летуны, и ваши воскресенья сменились президентскими советами, дамскими комитетами и прочими атрибутами современной артистической движухи.

– Прогресс не остановить.

– Вы хотите сказать, что ход времени не остановить. Не сказал бы, что я целиком и полностью верю в прогресс. Цивилизации прошлого неплохо справлялись, используя некие эквиваленты ваших воскресений. Любовь к искусству и покровительство искусства – надо полагать, я об этом говорю. Но я неучтив. Музыка – это еще не все искусство. Как продвигается ваша работа?

– Вы имеете в виду мой конвейер по производству бронзовых подобий разных ничтожеств для конференц-залов? Или вы вспомнили славные дни, когда я работала скульптором по маслу?

Именно в этот момент появилась Чипс с чайным подносом.

– Милая Эм немножко приуныла, но, если правду сказать, дела у нее идут просто отлично.

– О да, у меня целый список президентов и председателей на очереди, если ты об этом.

– Милая, я все время тебе напоминаю, что великие художники эпохи Возрождения тоже изображали президентов и председателей в огромном количестве, только тогда они назывались папами и князьями.

– Да, но у пап и князей был стиль и часто – благородное безобразие. Всякие шишки и крючковатые носы. А у этих банкиров и брокеров нет ни стиля, ни лица. В этой проклятой стране вообще ни у кого нет лиц!

– Нет, зато они исправно платят, чего нельзя было сказать о папах и князьях. Забудь про шишки и крючковатые носы и радуйся прекрасным деньгам.