Робертсон Дэвис - Чародей [litres]

Похороны прошли очень тихо. Я знаю, что многие старые друзья, гости давних салонов, пришли бы, но Чипс хотела видеть только самых близких. Прислали удивительно много цветов, в том числе огромный венок от Ассоциации Молочных Фермеров, которая своих не забывала, и венок поменьше от Канадского Клуба. И еще несколько – от банков, университетов и прочих учреждений, чьих великих деятелей Эмили увековечила в бронзе. «Голос» напечатал небольшой некролог, озаглавленный «Скульптор по маслу скончалась в возрасте пятидесяти семи лет». Факты в нем были более-менее верны, но окраску им придали совершенно ни с чем не сообразную. За гробом шли Чипс, Кристофферсон, Макуэри и я, а отпевал один из младших священников Святого Айдана: каноник хотел сам провести эту службу, но в последний момент его вызвали на епархиальное собрание, которое он ну совсем никак не мог пропустить. Похороны вышли на редкость мрачными, а уж я в силу своей профессии бывал на многих.

Мы с Хью удалились ко мне на квартиру, чтобы подкрепить себя спиртным.

– А кто сидит с Чарли? – спросил он.

– С Чарли сейчас не нужно особенно сидеть. Он очень плох, но ведет себя тихо, и Кристофферсон скоро придет к нему и попробует влить в него немножко бульона.

– Дело швах, надо полагать?

– Да, с того самого званого ужина у Эсме.

– Она все еще разнюхивает колоритные факты про Святого Айдана.

– Я знаю. Ты ее поощряешь.

– Профессия такая. Для этой серии, «Торонто, которого больше нет», нужна крепкая статья о церквях города, и я хочу, чтобы она была о приходе Святого Айдана, а не о каком-нибудь другом, более евангелистского толка.

– Почему ты не предложишь ей написать что-нибудь про Дам и их салоны?

– Это недостаточно весомо. Вот церковь – это весомо. Эсме до сих пор уверена, что в этой «истории насчет святости» что-то есть, и не отстанет, пока не раскопает ее.

– Об истории насчет святости лучше вообще молчать.

– Что ты имеешь в виду?

– О… ничего особенного.

– О нет, что-то особенное. Джон, что ты скрываешь?

– Ничего такого, чем я мог бы поделиться с пронырой-газетчиком. Ты выбалтываешь все что ни попадя.

– Неправда, и ты сам это прекрасно знаешь. Чарли тебе что-то рассказал.

– Почему ты так думаешь?

– У тебя прекрасный виски. Он стимулирует интуицию. Вы с Чарли наверняка за эти прошедшие недели много и долго беседовали по душам.

– Беседовали, да, но что «по душам» – не сказал бы. Но нельзя же сидеть у постели больного и молчать. Конечно, мы говорили о днях расцвета Святого Айдана, прежде чем он попал в руки ультрасовременного каноника и превратился в общественный клуб с массовиками-затейниками.

– Ах, какие были ритуалы!

– Я думал, ты считаешь их театральными.

– В капельке театральности нет ничего плохого. Ритуалы Святого Айдана были в классическом стиле: подлинное лицедейство. А «искренность», которую предпочитает каноник, не что иное, как система Станиславского: загляни к себе в нутро и выуживай оттуда что под руку попадется. А уж что там в основном попадается, легко догадаться. Ритуал есть не что иное, как тончайшее гуано, которым удобряют бесплодные пустыни доктрины.

– Боюсь, ритуалы, какими их знали Чарли, Декурси-Парри и Дарси Дуайер, ушли в прошлое.

– Херня! Все исторические эпохи отстоят от вечности на одинаковое расстояние.

– Кто это сказал?

– А почему ты не думаешь, что это сказал я и прямо сейчас?

– А это так?

– Я так часто повторял эти слова, что практически уверен – они мои собственные. Я думаю, что был ближе к сути прихода Святого Айдана, чем ты, Джон. Ты же помнишь, я бывший священник. Пресвитерианский, но это означает подлинно верующего человека. Вы, прихожане Святого Айдана, использовали христианство, как язычники мифологию, – что-то вроде узорчатых обоев для души.

– Может, и так. Но и во мне есть свои неизведанные глубины, так что нечего смотреть на меня свысока.

– Ты эти глубины обсуждал с Чарли?

– С ним я обсуждал его глубины.

– Джон, я же вижу, ты просто разрываешься от желания что-то мне рассказать, но мешает клятва Гиппократа.

– Никогда. Это тайна.

– Давай договоримся. Я тоже знаю одну тайну. Которая весьма близко касается тебя. Расскажи мне свою тайну, а я тебе расскажу свою.

– Это как детские игры в сарае: ты мне покажи, тогда и я тебе покажу.

– И дети выходят из сарая, чуть больше зная о мире. Давай выкладывай.

– Я первый? Ага, как же! Раз уж мы меняемся тайнами, они должны быть одинаковой важности. Насколько весома твоя?

– Я думаю, ты хочешь знать, кто убил твоего крестника.

– Очень подозрительная история.

– Воистину так.

– Якобы кто-то залез в квартиру через балкон.

– Совершенно неправдоподобно.

– Убийца должен был зайти через дверь.

– Как скажешь.

– Ну и?

– А ты сам что думаешь?

– Там кто-то был с Эсме?

– Это возможно.

– Ты знаешь, у меня из головы не идет тот тип, который устроил истерику на похоронах. Тот, с шикарной тростью.

– А что ты о нем думаешь?

– Ты знаешь эту старинную примету, что, если убийца подойдет к телу убитого, оно начнет кровоточить?

– Слыхал. Но Гила хоронили в закрытом гробу, так что если тело и кровоточило, никто этого не видел.

– Не надо все понимать так буквально. Это всего лишь народная психология – убеждение, что убийца непременно себя выдаст.

– И что, выдал?

– Я сильно подозреваю этого типа с тростью.

– Ах, Джон, у тебя очень сильная интуиция!

– Так я прав?

– А если бы ты знал, что сделал бы?

– Сделал? Ничего не стал бы делать.

– Клянешься?

– А какой смысл? И как это отразится на Эсме?

– Именно. Ну вот. Очень сильная интуиция.

– Но ты не сказал, что я прав.

– И не скажу. Я не проболтался. Ты догадался сам.

– Понятно. Теперь твоя очередь угадывать.

– Про Ниниана Хоббса? О, я давно догадался.

– И о чем же или о ком ты догадался?

– Ты знаешь, мой отец был полицейским. Очень хорошим. Дослужился до главного инспектора сыскной полиции. Он всегда говорил, что, когда расследуешь убийство, надо первым делом хорошенько смотреть на семью.

– У бедного старика не было семьи.

– Семья в данном случае означает «самые близкие люди». Например, сын. Правая рука. Явный преемник.

– Ты все перепутал. Кому понадобилось бы убивать отца Хоббса, чтобы стать настоятелем Святого Айдана?

– Вот этого я и не могу понять. Зачем Чарли это сделал? И как? Потому что я готов биться об заклад на любые деньги – а я шотландец, не забывай, – что это был Чарли.

Что мне оставалось, как не рассказать ему всю правду?

Так мы и сидели – ни один из нас не проболтался, но тайны свои мы открыли друг другу как нельзя более ясно.

– Эти гипнагогические видения, – сказал Хью. – Они, верно, были ужасно убедительны.