Робертсон Дэвис - Чародей [litres]

Клиника мне очень нравится; приглашенный мною архитектор загорелся идеей превратить огромную конюшню в место работы врача. Здесь достаточно просторно и очень хорошая приемная; я всегда ненавидел унылые закутки со стульями из гнутых металлических трубок и столом для старых журналов, и часто совсем без дневного света; такое сходит за приемную в зданиях, отведенных под клиники, – не могу сказать «спроектированных для клиник», не погрешив против истины. Моя приемная похожа на гостиную; даже если это немножко старомодно, в ней создана именно такая атмосфера, которая мне нужна. У меня отдельная консультационная, в которой сохранен один из старых каминов конюшни; она похожа на библиотеку, а вовсе не на приемный покой больницы, как многие врачебные кабинеты. К ней прилегает удобная смотровая, где я прошу пациента раздеться и применяю все диагностические приспособления и фокусы из своего арсенала. В приемную попадают через комнату, где сидит моя незаменимая секретарша-медсестра-массажистка-гидротерапевт и целительница всех болезней фру Инге Кристофферсон; она следит за всеми и каждым, печатает письма и выписывает безупречные счета. Смежный с ее комнатой – кабинет моего подручного, доктора Гарри Хатчинса, который выполняет все мои распоряжения и очень рад, что заполучил такую работу, поскольку хочет делать то же, что и я, когда наберется опыта. Он весьма сердечен и ободряет пациентов, слегка напуганных клиникой.

Моя квартира находится на втором этаже. Прекрасная гостиная с отличным освещением. Из нее короткая винтовая лестница ведет наверх, в башню, где стоит мой письменный стол и где, собственно говоря, я сейчас сижу и пишу эти заметки. Приличных размеров спальня. Маленькая, но хорошо оснащенная кухня – я не повар, но здесь могу сам приготовить себе завтрак и сделать сэндвич на обед. Ванная комната, оборудованная, как выразился Макуэри, с помпейской роскошью, – она, несомненно, просторней, чем тесные санузлы в большинстве домов, где я бываю.

А я бываю во многих домах. Я навещаю своих пациентов, или, как пышно выражались врачи былых времен, совершаю визиты на дом. Я хочу видеть, как живут мои пациенты. Я хочу видеть их спальни, которые многое говорят о качестве жизни. Я непременно заглядываю в санузел, притворяясь, что мне нужно помыть руки. Что представляют собой эти помещения – отхожие места, нужники, говорящие об отвращении хозяев к функциям тела? Изгажена ли ванна торонтовской водой так, что из-под крана расползается уродливое пятно? Что хранится в аптечном шкафчике – безобразное месиво из полупустых пузырьков патентованных лекарств, мазей и бальзамов, бритвенных лезвий, слишком ржавых, чтобы ими бриться, но слишком хороших, чтобы их выкинуть? Мой зоркий взгляд может прочитать по ванной комнате все о привычках хозяев, их образе мыслей, подходе к здоровью и отношении к сексу.

А какое в доме освещение? Может, тут царит вечный полумрак от портьер и гардин, чтобы не выцветала мебель? Может, диван, боже сохрани, покрыт полиэтиленом, чтобы его не повредили абразивные задницы домашних и гостей? Есть ли в доме книги, и если есть, то какие, и как они хранятся – с явной любовью и уважением или распиханы по полкам, предназначенным в первую очередь для демонстрации крикливых образчиков фарфора и стекла? Лежат ли книги у кровати и есть ли там источник света, при котором можно читать?

Если в доме есть и столовая, обычно удается заглянуть и в нее. Готов ли стол к следующей трапезе – теснятся ли по центру солонки и уксусницы рядом с букетиком искусственных цветов? Используется ли столовая, судя по виду, только для гостей, или она – место веселых пиров счастливой семьи? Какое здесь освещение? Ибо освещение в столовой – отличный показатель отношения семьи к еде, то есть жизненно важному фактору и основному источнику удовольствия.

Во что облачен пациент, лежащий в постели в ожидании врача? В свежую пижаму, явно надетую для доктора? В нижнюю рубаху? Многие люди спят в нижнем белье. Если это пациентка, в чем она – в пижаме или ночной рубашке, а если в ночной рубашке, то какой – соблазнительной или простого белого трикотажа? Причесалась ли пациентка, накрасилась ли – ибо это показывает ее отношение ко мне и к самой себе. Как она реагирует, когда я прослушиваю легкие, – равнодушна или прикрывает груди? Представления пациента о скромности многое открывают врачу, как ни толкуй это слово.

Как пахнет в доме? Нос – один из главных моих диагностических инструментов. Часто я определяю болезни по запаху. Я могу по запаху определить, что в семье не все ладно. Могу учуять, что пациент несчастен.

Конечно, далеко не все больные, которых я навещаю, живут в описанных выше условиях. Многие мои пациенты обеспеченны, некоторые – богаты. Дома богатых требуют иного подхода. Чье понятие роскоши воплощено в том, что я вижу вокруг, – мужа или жены? Поднялись ли хозяева из низов, и если так, то что усвоили на этом пути, очень типичном для Северной Америки? Может быть, их личные вкусы забиты тяжелой потной рукой декоратора интерьеров из крупной компании? Есть ли в доме рояль, и если есть, играет ли на нем кто-нибудь? Я могу восхититься им, взять пару аккордов и услышать грязный, простуженный звук заброшенного инструмента, купленного для вида, чтобы не хуже, чем у соседей. В наши дни во многих домах встречаются отличные звуковые системы, хай-фай; они страшно дорогие, но кассеты и диски, которые валяются рядом, показывают, чего на самом деле стоит этот хай. Что на них – сентиментальная попса, танцевальная музыка, рок, панк или что другое? Или коллекция того, что я называю настоящей музыкой – из разряда той, что открывает двери подземного мира? Или «Жемчужины из репертуара Метрополитен-оперы»? Или Паваротти, демонстрирующий силу своей луженой глотки? Все эти детали важны для постановки диагноза, а единственный способ их выяснить – визит на дом; врач, не желающий посещать больных на дому, не может узнать пациентов так досконально, как нужно мне.

Потом здесь, у себя в конюшне, я все обдумываю и делаю выводы. А когда спускается вечер и я возвращаюсь из отеля, где ужинаю – с ресторанами в Торонто много лет было небогато, – я устраиваюсь в гостиной и читаю или слушаю музыку, но в глубинном слое сознания постоянно размышляю о пациентах и о своей работе, и меня охватывает счастье – мой собственный вид счастья: это когда ничего не болит.

Дом пастора

Кокрофт-стрит

Торонто, Онтарио, Канада

Как жизнь, чижик мой? Помнишь эту песенку – «Муж сказал: „Ступай-ка следом, да не мешкай на пути. Я поеду с нашим скарбом, а ты чижика неси…“» и так далее. О Барбара, ты не поверишь, как нам не хватает капельки такой легкой веселости в этой смертельно серьезной стране! Но роптать не приходится, как говорила старуха Люси. Дела идут не так уж плохо.