Сергей Королев - Черный Новый год [сборник litres]

Измотанный, нервный, Семен пристегнул себя к одному из кресел в центре управления. Поерзал, вытянул ноги. Впереди на возвышении среди экранов пристроилась невысокая искусственная елочка, кое-как украшенная парой найденных игрушек и электрической гирляндой. Интересно, чудище уже понимает, насколько особенная сегодня ночь? Управление строением собственного тела, манипуляция силой притяжения, телепатия – эти амебы с оранжевой планеты умели делать невозможные вещи. Но понять мышление настолько непохожих на них существ, увидеть вселенную чужими глазами и, самое странное, увидеть чужими глазами себя, все то, что ты совершил… Кажется, даже для таких совершенных существ это могло быть чересчур.

Семен чувствовал пришельца, его замешательство, чувствовал, где тот находится. Будто расстояния между ними теперь не стало. Руку протяни – коснешься. Только он не хотел протягивать руки. Не хотел, чтобы с ним случилось то же самое, не хотел захлебываться в чужом мировосприятии. Боялся, что поймет эту тварь и передумает. Под елкой вместо коробок с подарками мерцал крошечный дисплей его наручных часов, а на нем цифры таймера, ведущего обратный отсчет.

Час и двадцать шесть минут до полуночи.

Губы Семена тронула кривая улыбка. Может, глупо, но впервые за всю службу подрывником захотелось вот так, как в кино, с дурацким таймером на детонаторе. Да и для кого ему было раньше оставлять такие прибамбасы? Для противника, которого приказано ликвидировать? Чтобы тот, если вдруг найдет заложенную взрывчатку, сразу узнал, сколько ему осталось? Очень мило, конечно. Семен хихикнул, раз, другой… да так и застыл, осклабившись. Челюсти сжались, будто судорогой свело. В горле клокотало, рвалось сквозь зубы что-то нечленораздельное, то ли рыдание, то ли хохот. В тысячный раз Семен подумал о родных, представил себя сидящим во главе праздничного стола. Представил, как лица жены и детей исчезают, разъеденные отметиной смерти, словно в тех видениях. Нет уж. Нет. Не будет этого. Пошло оно все, так ведь? Взмокшие пальцы поудобнее обхватили автомат, прижатый к груди. Семен не знал, чего хотят пришельцы, и знать не хотел. Ничего хорошего, это точно. Во всем разобраться пытаются, все понять. Контакт наладить? Им же дороже выйдет. Корабль вот-вот начнет падение на их планету. Можно было бы довериться гравитации – с таким грузом на борту больше ничего и не потребуется. Только они ведь помешать попытаются небось. Поэтому надо наверняка. А если тварюга внизу или кто-то еще полезет в разум Семена, чтобы узнать, что он задумал… Ствол автомата уперся в натянутую платизму на стыке между подбородком и горлом. Большой палец правой руки погладил скользкий спусковой крючок.

Семен прикрыл веки, дав отдых усталым глазам. Какая же долгая новогодняя ночь… Незримый груз мягко опустился на грудь, будто кошка легла. Руки понемногу вжимались в подлокотники. Где-то там в титановых внутренностях судна снова забеспокоилось инопланетное существо. Хотя какое же оно инопланетное, раз его планета тут, совсем рядом? Оно потянулось к командному центру, слишком медленно, чтобы успеть. Подушечка пальца все сильнее вдавливалась в пластинку спускового крючка, противостоять этому становилось все сложнее.

Глаза Семена были закрыты, но он видел елку. Сияние гирлянды сочилось сквозь тонкую кожу век, остальное дорисовывала фантазия. Калейдоскоп тонких веточек, россыпь гибких изумрудных иголок, искристость мишуры, игрушки, золотые, алые, поблескивающие, несколько старых, слегка облупившихся, от родителей остались, из детства. И не было сомнений, здесь и сейчас все возможно, любая мечта может исполниться. Семен загадал: пусть они все умрут. И не надо разбираться, кто первым начал, кто больше виноват, кто больше чудовище. Пусть умрут. Пожалуйста.

Семен всегда любил Новый год.

Он до сих пор помнил, как пахли волосы дочери: пшеница и жимолость. Спустя столько лет запах почти не изменился.

Голова Лейлы лежала у него на коленях. Отрезанная голова… Расул запустил трясущиеся пальцы в волнистые темно-каштановые локоны. Лицо дочери было удивленным и таким взрослым; он помнил ее еще совсем малышкой.

В ногах лежала подарочная коробка в новогодней зелено-красной расцветке. На самом дне, завернутый в полиэтилен, покоился новый мобильный телефон – дорогущий с виду.

– Не надо, Расул! – чуть поодаль стояла зареванная мама, невысокая полная женщина. Она безуспешно пыталась стереть с лица бесконечный поток слез. – Не надо! Аллах не простит…

Он посмотрел на мать строго; его взгляд обжег холодом, и несчастная женщина как рак попятилась к дверям.

– Аллах не простит! Не смей! Аллах не простит! – Мама уже не плакала – выла.

Расул громко зашипел; мать замолчала, тихонечко всхлипывая где-то на кухне.

– Дай силы, Эштр! Помоги! – Расул прерывисто выдохнул и приложил растопыренную пятерню к затылку Лейлы.

Голова дочери дернулась. Беззвучно раскрылся рот, ресницы запорхали как крылья бабочки, большие орехово-зеленые глаза уставились на отца.

– Папа! – синюшные губы шептали едва слышно. – Шайтаны забрали маму, шайтаны забрали Айшат! Они… Велели передать. Ты… Им нужен… Папа, забери мое тело… Забе… – Голова что-то прохрипела напоследок и затихла. Вывалился набок синюшный язык, закатились глаза. Благословение Эштра без крови всегда было коротким.

Пытаясь унять дрожь, Расул достал из коробки мобильник, затем положил в нее голову дочери и убрал в морозилку. Мать, провожающая убитым взглядом каждое движение сына, болезненно дергалась, пока Расул шумно пристраивал «подарок» в одну из ледяных камер.

– Мы сейчас идем в мечеть, и ни за что – слышишь? – не выходи оттуда, пока я не вернусь!

Мать запричитала по-ингушски. В ее глазах плескалось горе.

Они шли по неровным, но оттого живописным улицам родного аула. Казалось, что окруженный древними ингушскими башнями Галаш-юрт застрял во времени: немногочисленные каменные дома, уютные дорожки, пересыпанные щебнем, горы и бесконечная белизна заснеженных склонов! Только здание мечети из красного кирпича не вписывалось в общую картину. Когда-то Расул построил эту мечеть на свои деньги, и теперь местные молились у себя дома, а не ездили на праздники в Джейрах.

– Ас-саляму алейкум, Расул! Вижу, что-то стряслось. На Марьям лица нет. – Имам встретил их на пороге мечети.

– Ва-алейкум ас-салам, Ибрагим-хазрет. Долго рассказывать… Да и не хочу, старая жизнь… Вот что, – Расул протянул имаму тугую пачку пятитысячных банкнот, – здесь хватит на все про все. Нужно присмотреть за мамой. Я должен уехать ненадолго… Не могу всего рассказать, но я прошу вас, Ибрагим-хазрет, разрешите моей маме это время пожить в мечети. Они… Не посмеют зайти в святое место!