Сергей Королев - Черный Новый год [сборник litres]

Матерый ингуш одним ловким движением встал на ноги и тут же, вложив в удар весь свой вес, ткнул Шейфутдинова ногой в грудь.

Полуджинн крякнул от неожиданности и попытался встать, но тяжелый армейский ботинок крепко прижал его к полу.

– Тхы… тх… – полуджинн кашлял. – Ты сейчас делаешь охрененную ошибку!

Расул обеими руками схватил нечистого за волосы и потащил прочь из этого обманчивого уюта. Снаружи охранная сила сур уже не работала, и Шейфутдинов мог применить свое колдовство. Тело полуджинна вспыхнуло, очертив контур рыжими языками пламени. От жара снег начал таять.

– Стреляй, Расул! Стреляй, дорогой! Адскому пламени свинец нипочем!

Расул для пробы пару раз выстрелил: пули расплавились, не достигнув цели. Не соврал, тварь!

Шейфутдинов довольно зашипел.

– Руки, говоришь, болят? – Расул убрал пистолет в кобуру. – Это они у тебя еще не болели… Вот сейчас заболят!

Расул закатал рукава, показались на свет старые татуировки: на левом предплечье – лестница, спускающаяся в яму, на правом – желтая сумка с черепом. Годы немного подпортили четкость краев, но рисунки на коже до сих пор выглядели чертовски реалистично.

Расул прикоснулся к правому предплечью и открыл сумку , запустив в нее пальцы. Он неотрывно смотрел на Шейфутдинова, пока тот не заорал как резаный.

Руки полуджинна, и без того бугристые, пошли волдырями. Уродливые пальцы вздулись и лопнули, как переваренные сосиски. Кожа и мясо лоскутами слезали с культей. Шейфутдинов с ужасом наблюдал, как его новые руки оплыли двумя горками искореженной плоти, превратились в огрызки, которые когда-то оставил Расул.

– Сука! Как же больно! Сука! – Шейфутдинов кричал фальцетом.

Огонь вокруг тела шайтана потух, нечестивец лежал в снегу и пытался обугленными культями обнять тощие колени.

Ударом ноги Расул перевернул Шейфутдинова на спину.

– Передавай Визирю привет! – ствол Стечкина глазницей покойника глядел на Шейфутдинова. – Скажи, чтобы обрадовал своих шакалов в Сирии: я еду.

Короткий выстрел, и все закончилось. Куда-то делась вся выдержка, пальцы снова стали ватными.

Трясущимися руками Расул выудил из кармана сигареты. Щелчком выбил из пачки «Союз Аполлон» одну штучку, наклонился над Шейфутдиновым и прикурил от тлеющей глазницы. Дым немного успокоил.

Выбора не было: ехать действительно придется. Возможно, удастся отбить тело дочери, привезти его в Ингушетию, пришить голову… А потом спуститься в Эл и вымаливать у владыки Эштра прощение. Возможно, он смилостивится и простит своему жрецу отступничество. Возможно, разрешит оживить дочь… Хотелось на это надеяться. Шансы призрачные, но других вариантов нет.

Стрельнув окурком в кусты, Расул бросил следом «подаренный» мобильник и достал из кармана старенькую «Нокию». Пальцы забегали по клавишам: он помнил эти цифры, даже когда напивался в хлам, даже когда сидел в яме у ваххабитов; этот номер он вспомнил бы после пыток и легко набрал бы с выбитыми зубами и сломанными пальцами.

– Привет, Шимон, это Расул. Я слышал, ты сейчас в Сирии. Мне нужна работа…

Расул не любил шумные компании, а сейчас подобралась именно такая. Вагоны поезда на Москву были буквально забиты людьми со всего Кавказа, в основном молодежью. Пестрая палитра языков, наречий и диалектов придавала поезду атмосферу старинного базара. Декабрь едва начался, а целая прорва народу уже спешила к родственникам на зимние каникулы.

Расул стоял в тамбуре и курил, безучастно провожая взглядом зимний пейзаж за окнами.

Зашла проводница и попыталась сделать замечание, дескать, курить в тамбуре нельзя! Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы немолодая склочная баба поспешила убраться восвояси.

– Доброго дня! Сигаретки не найдется? – В тамбуре появился невысокий плотный мужчина. На такого посмотришь, и сразу ясно – десантник. Красивое и по-мальчишески курносое лицо, редеющие светлые волосы и лучистые голубые глаза выдавали рязанскую кровь.

Расул молча протянул пачку.

– «Союз Аполлон»! Давненько их не видел. Что, тоже тошнит от этой кутерьмы?

– Я у батюшки на исповеди? – съязвил Расул.

– Да не кипятись, братан, – «десантник» поднял руки в примирительном жесте. – Я тебе в душу лезть не собираюсь. Просто хочется парой слов перекинуться с нормальным человеком, а не с этими, что Новый год в начале декабря отмечают. Ненавижу этот сраный праздник. Вечно какая-то херня происходит…

– И не говори. Херня…

Десантник пустил кольцо дыма в потолок и задумчиво глянул на кончик тлеющей сигареты.

– Я последний раз в армии отмечал, – зачем-то сказал Расул.

– И я в армии. Единственное приятное воспоминание: повар тогда не стал мясо для супа крысить. И оливье было! Обожрались все.

Расул рассмеялся. Ему нравилось общество таких же, как и он. Шестое чувство подсказывало, что перед ним сейчас стоит не кадровый военный, а матерый пес войны, наемник, который сделал охоту на людей своим призванием. Кажется, и «десантник» чувствовал нечто похожее.

– Валера, – десантник протянул руку.

– Расул.

Они крепко пожали руки и оба обратили внимание на татуировки. У Валеры на правом предплечье красовался знак, похожий на перевернутую куриную лапку: руна Чернобога.

– А ты не так-то прост, Валера…

«Десантник» размял уголек окурка пальцами.

– Югославия, девяносто восьмой. Воевал на стороне сербов.

– Чечня, две тысячи шестой. Я сам по себе, но работал напрямую с федералами. Что, тоже Шимон подсобил с работенкой?

– Он, родимый. А кому мы еще нужны? Другие ЧВК [1]вся эта… сверхъестественная хренотень до седины пугает, а Шимон, ну, ты и сам знаешь. Свой человек, всегда рад нашему брату-колдуну.

– Ты бы так не радовался, Валера-чернобожник. Это тебе не сотня шайтанов на стороне НАТО да парочка поехавших демонопоклонников у албанцев. Слышал я, как там у вас было. Ты лезешь в очень глубокое дерьмо! Там все серьезно.

– Да насрать. Дети выросли, у них своя жизнь, с женой пять лет как в разводе. И так вышло, что без этого «дерьма» мне жизни нет! Ты знаешь, кем я работаю, Расул? Школьным физруком в Нальчике! За пятнадцать, мать их ети, тысяч рублей в месяц! У меня каждый день – день сурка. Что мне терять? Пристрелят? Да и хер с ним! Зарежут? Да и хер с ним! Заколдуют насмерть? Да и хер с ним! Хоть живым себя почувствую напоследок.

Расул неодобрительно цокнул и потушил сигарету. Он уважал псов войны, бойцов «колдовского круга» уважал вдвойне, но его всегда раздражала эта порода «отчаявшихся», которые ездили на войну за смыслом жизни или воевали, чтобы красиво умереть.

– Любая жизнь, Валера, даже самая херовая, всегда лучше красивой смерти. Я бывал на той стороне, там нет ничего прекрасного. Только скорбь и холод.