Сергей Королев - Черный Новый год [сборник litres]

По лицу Айшат текли слезы. Губами она беззвучно шептала «папа». Девочка всю жизнь любила Расула, хотя и знала, что он ей не отец.

– Что ж. Скоро Новый год, – девочка и ее мать синхронно открывали рты, говоря голосом Визиря. – Начнем, пожалуй.

К Расулу подошел человек, кто-то из подчиненных Льва, прикрепил какие-то провода к наручникам и кандалам, наклеил электроды на виски и шею, протянул провода к кустарного вида агрегату. Дальше – снова провода, на этот раз толще, и так до самой стены, на которой мелом нарисовали восьмиконечную звезду.

– Передовые технологии сил тьмы! – вдохновенно проговорил Шимон, стоявший чуть поодаль. – Двадцать первый век на дворе, е-мое!

Комок подступал к горлу, кишки будто кипятком обдало. Расул чувствовал, что страх вот-вот овладеет его разумом, и тогда он и в самом деле превратится в ключ к тюрьме Визиря. Он чувствовал, как от стены с рисунком исходит тепло. Казалось, что неровные линии, выведенные мелом, обрели объем.

Едва хватило сил, чтобы взять себя в руки.

– Ты крепкий орешек, ингуш, – сказал Визирь устами Айшат. – Но я прожил тысячи жизней и видел людей в тысячи раз крепче тебя! Многих из них я убил своими руками.

Айшат продолжала шептать «папа», пока Визирь не говорил. Бывшая жена не решалась поднять взгляд. Никто не притронулся к еде, но Расул слышал, как из темноты принюхиваются голодные дэвы.

– Что ж, хорошо. – Визирь снова заговорил чужими устами. – Усилим нагрузку. Шимон, веди!

Послышалось неуверенное шлепанье босых ног. На резкий свет лампочек вывели обезглавленное голое тело: уже оформившиеся аккуратные груди, крутые бедра, волосы в промежности – все как у взрослой женщины. Без сомнения, это была Лейла; Расул узнал ее по маленькому родимому пятнышку у пупка.

Бывшая жена тихонько завыла, Айшат еще неистовее зашептала «папа-папа-папа-папа»… Обе обливались слезами.

Расул чувствовал, как теряет самообладание. Ему едва хватало сил, чтобы не разрыдаться самому. Он попытался было воззвать к У-Нане, но ритуальные одежды обожгли холодом.

Рисунок на стене вспыхнул и закружился, заплясали письмена.

– Великолепно! Просто великолепно! – стены гудели от голоса Визиря. – Вносите главное блюдо!

Шимон кивнул, глядя на Айшат. Наемник хлопнул в ладоши и крикнул что-то по-арабски; на свет лампочек гули, морщась от прикосновений к враждебному для них металлу, внесли большое серебряное блюдо, а на нем… Расул громко закричал. Он ожидал увидеть что угодно, но только не Сербского, запеченного с картошкой.

– А вот и гвоздь новогоднего стола. Кушайте, кушайте!

Повинуясь воле демона, жена и младшая дочь трясущимися руками отрывали целые куски от все еще дымящейся туши. Обливаясь слезами, они глотали человеческое мясо. Даже Лейла, несчастная обезглавленная Лейла, пыталась проглотить кусочек.

Расул поискал глазами колдуна-смертовода, и там, в тени среди толпы нечестивцев он встретился взглядом с белобожником. Ох! Как же сейчас хотелось вспороть горло этой ухмыляющейся твари.

Вид обезглавленной дочери, пытающейся съесть кусочек его боевого товарища, стал контрольным выстрелом. Расул заорал во весь голос. Вся боль, весь гнев, весь страх сейчас рвались наружу.

Шимон проверил датчики и присвистнул: Визирь должен вот-вот вырваться наружу. Из ожившего рисунка на стене показался кончик светящегося суставчатого отростка, затем еще один и еще.

– Хозяин! – прокатился шепот по толпе шайтанов. – Наш господин!

– Нет, суки! Не дождетесь. – Расула трясло, голос его сорвался и дал петуха. – Не будет шайтанам праздника!

Насколько хватило длины цепи, Расул оттянул руку и что есть силы укусил кандалы, затем еще раз, снова и снова. Бутафорский зуб треснул, раскололась капсула с ядом. Отрава мгновенно впиталась в нёбо и язык; Расул почувствовал легкую горечь.

Жизнь угасала, обрывки сознания доносили до ингуша истошные крики Визиря и его шайки джиннов. Колдун улыбнулся перед смертью.

Воздух задрожал. Визирь, так и не сумевший покинуть своей тюрьмы, истошно орал, овладевая сознанием то одного, то другого нечестивца. Крики стихли, когда в комнате похолодало, и из щелей в дальнем углу комнаты-пенала возникла долговязая сутулая тень. Казалось, она была соткана из самой тьмы, и только желтая сумка через плечо, точь-в-точь как на татуировке Расула, придавала фигуре более-менее ясные очертания.

– У-Нана… – испуганно выдохнул Шимон.

У-Нана, великая темная мать, хозяйка болезней и богиня мучений. Она запустила длинные пальцы в свою сумку и осыпала толпу горсточкой черных зерен. Тотчас же многие попадали на пол, покрываясь гноящимися язвами. Еще горсть зерен, и нечестивцы зашлись в кашляющем хоре, харкая на бетон кровавой мокротой. Многие пытались бежать, но и их догнали безжалостные черные зерна.

Она ненадолго остановилась возле матери и двух дочерей. У-Нана чувствовала родную кровь и пощадила несчастных. Норов богини был суров, и это было великим милосердием – отправить в Эл души матери и дочерей: прямо под их ногами раскрылась бездна; Эштр сгреб в охапку всех троих и лукаво улыбнулся в густую – до глаз – бороду.

– Расула верни, – сказал он и исчез.

Булькая и захлебываясь кровью, Лев пытался отдать приказ големам, но длинный ноготь У-Наны легко вспорол ему горло.

Темная мать склонилась над телом своего слуги. Мертвый Расул улыбался, но даже после смерти в его глазах читались боль и тревога.

– Шайтанам не будет праздника! – прошипела У-Нана, повторяя слова своего подопечного.

Темная мать развернула левое предплечье трупа и запустила пальцы в яму. Она с силой потянула на себя, и тело Расула стало выворачиваться наизнанку. Кости, кожа, органы: все это сделало полный оборот и вернулось на свои места. Ингуш вскрикнул и тяжело задышал.

Нежно, будто младенца, У-Нана подняла Расула на руки и зашагала прочь. Скуля и причитая, умирающие шайтаны пытались уползти с ее пути.

– Мы идем домой, Расул…

Осколки Валера обнаружил, придя домой после зачета, за полторы недели до Нового года. Даже из коридора было видно, что на полу гостиной возле окна поблескивают несколько стеклянных чешуек. Валера подошел, нагнулся: осколки явно кто-то пытался убрать, неаккуратно и впопыхах, а самые мелкие были просто сметены под батарею.

Он пошел на кухню – там тренькал и бормотал планшет, Маринка опять смотрела какую-то чушь по «Ютьюбу», очередную бьюти-блогершу, это было даже хуже, чем дурацкие однообразные девчачьи аниме, которыми она увлекалась еще недавно. По-рыбьи приоткрыв маленький бледный рот, механически помешивая в тарелке с молоком давно размокшие кукурузные хлопья и одновременно другой рукой успевая раздирать и без того порванную на углу клеенку, некрасивая щекастая Маринка завороженно глядела, как девица образцово-инстаграмной наружности наводит марафет.