Алма Катсу - Голод [litres]

Я – человек не из пугливых, однако ночь провести там не смог. Вскочил в седло и как можно скорей поскакал куда глаза глядят, лишь бы убраться оттуда подальше .

Так с тех пор и скачу .

Марджи! Возможно, гибель моя близка, и потому я, по всей справедливости, должен объяснить тебе, отчего не остался с тобой, в Индепенденсе, а двинулся дальше, на запад. В разговоре об этом – и воздай тебе Господь за то, что не пыталась отговорить меня! – я не сказал всей правды. Перед отъездом ты спрашивала, в чем причина моей увлеченности индейским фольклором, и данный мною ответ – будто все дело в интересе к индейским обычаям, в желании сравнить их верования с верованиями христиан и так далее – удовлетворил бы любого. Не думай, я вовсе не имел в виду вводить тебя в заблуждение или разговаривать с тобой свысока. Мне просто сделалось страшно: что, если полная откровенность отобьет у тебя всю охоту выходить за меня? Потерять тебя я боялся больше всего на свете. Здесь, среди безлюдных земель, я много думал о нас с тобой, о тебе, и теперь понимаю, что должен был рассказать об истинных своих побуждениях все. Прости меня за то, что поверяю тебе всю правду только сейчас .

Ну, не забавно ли: как крепко мы порой держимся за правду о самих себе, сколь велика, сколь прочна ее власть над нами! Расскажу-ка я кое-что, самую малость, о том, как рос. Отец мой был проповедником из теннессийского захолустья. Некоторые сочли бы его ривайвелистом вроде тех, кого я разоблачал в статьях, написанных для газет. Однако отец, в отличие от жуликов наподобие Урии Патни, никого не пытался обманывать. Он просто проповедовал и совершал богослужения, как мог, насколько позволяло скромное образование. Никому не давая поблажек, никому ничего не прощая, он считал себя слугой Господа, но его Господь был божеством безапелляционным, требовательным, гневного склада. Естественно, отец и себя вылепил по его образу и подобию .

Можешь себе представить, в каком аду прошло мое детство! Мальчишкой я был любопытным, а в этакой гнетущей атмосфере просто задыхался. Сомнений в вере либо в его толковании веры отец не допускал. Не допускал, и точка. И я еще в раннем детстве решил, что по стопам его не пойду. Что все и вся буду подвергать сомнению .

Таким образом, я решил стать служителем науки, а величайшая из современных наук – медицина. По счастью, мне удалось поступить в ученичество к местному доктору, Уолтону Гау. Возможно, доктор Гау и приехал к нам с теннессийских гор (а впоследствии заберет меня с собою в Кентукки), однако к сословию провинциальных коновалов он вовсе не принадлежал. Ученость и вдумчивый подход к медицине снискали Уолтону всеобщее уважение, а его наблюдательность заслуживала всяческой похвалы. В скором времени он составил себе репутацию медика, способного спасти пациента от смерти в самом отчаянном положении, но большинству был известен как доктор, излечивший самого Дэви Крокетта, успешно вырезав Крокетту, к тому времени – члену палаты представителей штата Теннесси, воспаленный аппендикс на стадии разрыва. Уолтон тогда был еще молод и волею случая оказался одним из немногих хирургов поблизости .

Будучи медицинской сестрой, ты, дорогая Марджи, понимаешь: порой врачу доводится видеть то, что заставляет усомниться в достоверности его знаний о мире. Так с нами – со мной и Уолтоном Гау – однажды ночью, вскоре после переезда в Кентукки, и произошло .

Этой истории я тебе не рассказывал, опасаясь, как бы ты не сочла меня сумасшедшим. Но, дабы понять, в чем суть дела, тебе необходимо знать правду .

Объезжая по врачебным делам один из самых отдаленных уголков штата, мы услышали о весьма странном случае в Смитборо. Нас попросили заняться лечением местного жителя, подвергшегося нападению в лесу. Странность случая состояла в том, что его раны кое в чем отличались от нанесенных зверем. Нам он сказал, будто не разглядел, кто на него напал, но кое-что в его рассказе явственно отдавало фальшью. После того как доктор Гау объявил, что, не зная всей правды, мы не сумеем помочь ему, пострадавший обвинил в нападении демона, обитающего в лесах возле Смитборо. Местные об этом демоне знали, но, по причинам вполне очевидным, при посторонних на его счет не распространялись. Когда-то, объяснил пострадавший, их демон был человеком, но претерпел некую загадочную трансформацию (отчего, никто сказать не мог) и вдруг, ни с того ни с сего, ушел жить в леса, наподобие зверя, а, дабы не умереть с голоду, начал устраивать набеги на соседские стада, убивать то козу, то овцу, унося туши в чащу .

Тут мы решили, что горожан постигло нечто вроде коллективного умопомешательства. Все до единого уверяли, будто это чистая правда, а раны, нанесенные пострадавшему, действительно выглядели необычно – слишком уж жутко, чтоб приписать подобное зверство человеку!

Разумеется, мы с Гау в их сказки верить отказывались. Однако местные жители один за другим утверждали, что сами его видели, сами с ним сталкивались. Еще они рассказали немало историй об индейцах-оборотнях, наделенных способностью превращаться в зверей, как правило – с неблаговидными целями .

Как известно, в мифах любой из существующих в мире культур нередко встречаются нарративы, порожденные стремлением объяснить некий необычный естественный либо медицинский феномен, и вскоре мы с Гау невольно задумались: быть может, и здесь имеет место то же явление? В таком случае схожее заболевание (если это действительно заболевание) наверняка поражало людей в самых разных местах, в самое разное время, принимая вид локальных вспышек или же эпидемий .

Мало-помалу сей странный случай овладел всеми моими помыслами. Отчасти он-то и побудил меня, оставив медицину, сделаться репортером. Работа газетчика предоставляла возможность разъезжать по стране и расспрашивать о чем угодно самых разных людей. Уолтон откровенно не понимал, отчего неразгаданная загадка не дает мне спокойно жить, однако в последнем письме признался, что она и его преследует неотвязно .

В разъездах я то там, то сям натыкался на рассказы о людях, подвергшихся нападениям волков, а затем вроде бы оправившихся, но со временем становившихся на удивление кровожадными. Однажды мне даже довелось услышать о случае просто-таки потрясающем – об одном ирландском семействе, якобы превратившемся в создания вроде вервольфов из старых европейских преданий целиком, за исключением одной-единственной маленькой девочки. Подобно «демону» из Смитборо, вся семья исчезла в лесах, однако девочка осталась дома и, неизвестно отчего, никаких симптомов недуга не проявляла. Может ли это значить, что некоторые индивидуумы невосприимчивы к данной хвори? И если да, чем это объясняется?