Алма Катсу - Голод [litres]

Все, что я видел и слышал, в немалой мере совпадало с разнообразными верованиями и легендами краснокожих, так что истинная цель моего путешествия на запад – встретиться с представителями соответствующих племен и побеседовать непосредственно с ними. Не столько ради исследования их преданий, сколько затем, чтоб проверить, не послужили ли им общей основой истории вполне реальных заболеваний .

Однако… вот пишу я все это, в безлюдной глуши заблудившись, и не могу не задаться вопросом: какой прок от моих устремлений? Я полагал их погоней за истиной, за знанием, но сейчас опасаюсь, что всего-навсего пустил собственную жизнь по ветру .

Драгоценная моя Марджи! Надеюсь, ты сумеешь простить меня за сделанную глупость. Надеюсь, Господь благоволит моим поискам и сохранит мою жизнь, а с его помощью я непременно вернусь к тебе .

С сим остаюсь

твой любящий муж

Эдвин

Кто же мог знать, что рай находится среди холмов в предгорьях пика Пайлот? После перехода через богом забытую соляную пустыню этот иссохший, растрескавшийся клочок бурой земли казался самым прекрасным местом, какое Рид когда-либо видывал.

Похоже, преисподнюю обоз миновал.

Волы и коровы с жадностью набросились на жесткую траву, тесно сгрудились вокруг крохотного водопоя. Люди, попрыгав из покрывшихся коркой пыли фургонов прямо в ручей, питаемый родником, принялись горстями хлебать мутную, нечистую воду, а напившись, поливать ею головы. Левина Мерфи с семьей пали на колени, молитвенно сложили ладони, смежили веки, благодаря Господа за избавление.

Рид наблюдал за происходящим с удовлетворением, но и не без обиды. Он принял командование на себя, под его началом обоз одолел самую трудную часть пути, но разве ему хоть кто-то спасибо сказал? Нет, конечно! Мало этого, многие нашли, в чем его обвинить. Со временем ему сделалось ясно: симпатии партии не имеют никакого отношения к фактам, все дело в одних только чувствах. И тут Рид вновь вынужден был признать, что симпатии людям не внушал, не внушает и вряд ли с этим когда-нибудь что-то изменится. Похоже, многие просто не любят правды, хотя правда – штука действительно грязная, мерзкая, беспардонная, и при этом изрядно сложна. Им не хватает терпения, чтоб вникнуть во все эти числа, литры, рационы, доли, доводы разума. Большинство предпочитает простую сиюминутную радость – выслушать то, что хочется услышать. Этим их Доннер и брал… пока не замкнулся в себе, напрочь утратив былую веселость.

Однако ценят его или нет, а сюда поселенцы добрались без особых потерь только благодаря ему, Риду, его внимательному присмотру за расходом провизии, его призывам каждое утро выступать в путь раньше, чем накануне. Под началом болтуна Доннера всех их давным-давно постигла бы смерть.

И вот теперь Риду предстояло еще одно неприятное, однако необходимое дело. Настало время расспросить семьи, не умер ли кто из родных, и подсчитать их потери. Вздохнув, Рид подобрал поводья. В голове обоза шли семьи Брина и Грейвса, ненавидевших Рида сильнее всех остальных, против всякого здравого смысла винивших его в выборе нынешнего маршрута – просто потому, что именно он в то время был капитаном, а сами они из тех, кто вечно винит в собственных злоключениях кого-либо другого.

За ними следовали семьи, в симпатиях колеблющиеся, либо решившие не принимать ничьей стороны. К таковым относились Кезеберги, и хитрый, продувной немец Вольфингер со своей разношерстной бандой немецких иммигрантов, и обширный клан под предводительством Левины Мерфи. При них держались также Уилл Эдди с семьей и семейство Маккатченов.

Замыкали обоз семьи, на которые косо поглядывали все – семьи самых богатых, к каковым Рид с неким извращенным удовлетворением до сих пор причислял и себя самого. Оба семейства Доннеров окружала целая армия наемных работников, включая сюда около дюжины возчиков, и рядом с ними Рид чувствовал себя немного спокойнее: слишком уж часто Франклин Грейвс с Патриком Брином о чем-то шептались, приглядываясь к его припасам во время разгрузки.

Но нет, Рида им так же запросто, как Джорджа Доннера, не сломить. Рид у себя в фургоне не прятался, упорно разъезжал вдоль обоза, стойко терпел злобные взгляды и страха на радость недоброжелателям не проявлял. В те дни у них с Тамсен Доннер появилось нечто общее: оба сделались самыми непопулярными, самыми ненавидимыми особами на весь обоз.

В соляной пустыне осталось, общим счетом, около трети фургонов. Никто по пути не погиб, однако вещей бросили и скота потеряли целую уйму.

Но нет, оглядываться назад – дело гиблое, в этом Рид ни минуты не сомневался. Пути назад нет. Нет и не будет.

Едва миновав пик Пайлот, поселенцы наткнулись на трупы индейцев. Деревьев вокруг росло так мало, что пара хлипкого вида помостов бросалась в глаза издалека. Рид с несколькими спутниками подъехали к ним поближе. Высота помостов примерно равнялась росту обычного, среднего человека. Вокруг укутанных в погребальные пелены тел были разложены самые разные вещи – вероятно, дары умершим: старый нож с потускневшим лезвием и рукоятью, оплетенной кожаным ремешком; ожерелья из резной кости и птичьих перьев в черную, синюю, белую полоску; длинная рубаха из шкуры буйвола, изрядно выцветшей на солнце…

Уильям Эдди утер предплечьем лицо.

– Как полагаете… пайюты?

Рид покачал головой.

– Скорее, шошоны, – ответил он. – Мы идем по их землям.

Джон Снайдер нарочно встал к нему поближе. Казалось, Рид чувствует его близость, точно испарину на спине.

– Что-что? Ты у нас, я гляжу, вдруг знатоком индейцев заделался?

– Это я прочел в книге об Индейской территории.

В Спрингфилде, после того что случилось с Эдвардом Макги, чудом избежав позора, Рид одно время подумывал стать представителем федеральных властей среди индейских племен, да только получить должность оказалось невероятно трудно. Теперь это казалось глупостью, вроде упрямого стремления к какой-то детской мечте… а, собственно, если подумать, чем бегство в Калифорнию лучше? Урок Макги Рид затвердил на всю жизнь. Может, этот Снайдер и здоров, и гнусен, не в пример стройному, обаятельному Макги, однако оба они – актеры в неудавшемся представлении.

Вся жизнь Рида – сплошные осколки разбитых фантазий.

Кезеберг потянулся за одним из ожерелий.

– По-моему, жирно будет – столько добра покойникам оставлять.

Рид попытался вообразить себе бледнокожую жену Кезеберга в этаком украшении, но тут фантазия его подвела.

– Это же мертвым для жизни в загробном мире оставлено, – сказал он. – Наверное, лучше не трогать.

Вид мертвых тел настораживал: для взрослых – необычайно тщедушны, для детей – ростом слишком уж высоки…