Зои Аарсен - Холодный как мрамор [litres]

Маятник значительно замедлился. Его траектория была неясной, будто он не был уверен, что хотел ответить. И все же он продолжал двигаться по часовой стрелке. Для меня этого было достаточно.

Дженни умерла в восьмилетнем возрасте, все наши вещи тогда сгорели, и только малая часть вещей Дженни уцелела. Даже детские фотографии, висевшие в гостиной, были копиями, которые мама отдала бабушке перед пожаром. Единственные материальные вещи, принадлежавшие Дженни или попадавшие ей в руки, хранились в пластиковых контейнерах в гараже. Это была трагическая коллекция причуд: рисунки, цветные мелки, пара ножниц и коллаж, висевший над столом Дженни, когда она была во втором классе, весенняя ветровка, маленький плюшевый жираф, который был в маминой машине в гараже во время пожара (он не полностью выгорел), и пара детских джинсов, оставшихся в сушилке в ночь пожара. Сушилка превратилась в обугленный куб, но удивительным образом вещи внутри нее не сгорели.

Петлю для ремня с тех джинсов я и взяла с собой в больницу Святого Матфея на следующее утро, когда Черил и ее мама забрали меня на своей машине. Одной из примечательных черт семейства Гатрис было то, что они всегда пребывали в хорошем настроении. Даже несмотря на обледенелые дороги, миссис Гатрис позволила Черил попрактиковаться в вождении, и всю дорогу до Саамико мы ехали, непрерывно слушая станцию «Вера» по спутниковому радио.

Доехав до больницы Святого Матфея, мы объехали все парковочные этажи в поисках свободного места среди множества машин посетителей. Было странно думать, что, несмотря на праздники, в больницах дела обстояли как обычно. Как только Черил поставила машину на ручник, миссис Гатрис сказала спокойным тоном:

– Я думаю, будет лучше, если мы сегодня не будем упоминать смерть Стефани де Мило при Трейси.

Мы с Черил последовали за ее мамой в фойе, волоча ноги в зимних ботинках. Отделение для посетителей совсем не было похоже на отделение неотложной помощи. Вырезанный из картона Санта-Клаус и разноцветная мишура, символы прошедшего праздника, украшали стены больницы. Искусственная елка стояла в углу фойе, под ней лежали пустые подарочные коробки, завернутые в оберточную бумагу. Рядом с елкой была табличка, гласящая, что елочные украшения на ее ветках содержали рождественские пожелания больным детям, находившимся в больнице. Мне было немного грустно от того, что было уже двадцать шестое декабря, а ненужные украшения все еще висели на ветках.

Медсестра в регистратуре сказала, что Трейси на четвертом этаже в детском отделении. Мы должны были надеть маски, чтобы увидеться с ней, но это для того, чтобы защитить ее, а не нас, так как она принимала антибиотики с субботы и больше не была заразной. Я осматривалась, пока миссис Гатрис писала наши имена на гостевых бейджах, мне становилось беспокойно. Странно было оказаться тут, намереваясь навестить того, кто, вероятно, не особо будет рад меня видеть. В эту больницу меня доставили после того, как сгорел наш дом. Это было то здание, где мне давали суп и пудинг, пока родителям обрабатывали ожоги, и где они узнали, что в пожаре выжила я, а не Дженни.

Это была та же больница, куда привезли Трея после аварии, унесшей жизнь Оливии.

– Вы не будете против, если я забегу в сувенирный киоск? – спросила я по пути к лифту. Я не могла просто дать Трейси кусочек джинсов моей мертвой сестры и попросить ее поберечь его пару недель.

Прежде чем подняться на четвертый этаж, я выбрала плюшевую собачку со стеллажа с мягкими игрушками, которая идеально подходила для исполнения моего плана, и заплатила двадцать долларов (мама положила их в подаренную мне на Рождество сумку). Миссис Гатрис купила небольшой букет персиковых роз для Трейси, а Черил – упаковку M&M для себя.

Когда мы вышли из лифта и нашли палату Трейси, я извинилась и сказала, что ненадолго выйду в уборную, взяла с собой небольшой набор для шитья, который принесла из дома в куртке, и проделала небольшую дырочку в шее собаки. Я положила туда кусочек джинсов Дженни и как можно аккуратнее зашила игрушку. Трейси ни за что не захотела бы защищаться от проклятья, даже если бы я ей детально объяснила, зачем ей это нужно, – тем более в присутствии Черил и ее матери. Когда я вышла из кабинки, где проделала работу, то улыбнулась другому посетителю, который мыл руки, и подумала про себя, что никогда еще не чувствовала себя ужаснее.

Когда я возвращалась в палату Трейси, медсестра за прилавком сувенирного киоска без повода улыбнулась мне. Разноцветные воздушные шары с надписью «ПОПРАВЛЯЙСЯ» подпрыгивали вверх-вниз в ожидании доставки, а в палатах царила будничная утренняя суета. Я заглянула в палаты с открытыми дверьми и заметила вялых детей, сидящих на койках и смотрящих мультфильмы по телевизорам, прикрепленным к потолкам. Восемь лет назад одна из этих палат была моей.

Я подошла к палате 418 и собиралась уже переступить порог, как услышала знакомый голос миссис Хартфорд:

– Ну, дорогая, мы через это уже проходили. Даже если ты уже не заразная, я не хотела бы, чтобы ты бог весть чем занималась всю ночь напролет, – говорила мать Трейси.

Я сделала глубокий вдох и вошла, задумавшись, предупредили ли Черил и ее мама о моем визите или же я устрою Хартфордам сюрприз.

Миссис Хартфорд, как и всегда, выглядела истинной матерью со Среднего Запада: красная толстовка с пришитым оленем и праздничная золотая повязка на голове. Когда она меня увидела, ее лицо расплылось в широкой фальшивой улыбке.

– А вот и она. МакКенна Брейди! Как мило с твоей стороны навестить Трейси, – изобразила восторг миссис Хартфорд.

– Я слышала, что Трейси очень больна, и хотела лично принести ей свои извинения за то, как вела себя осенью, – соврала я.

Я улыбнулась Черил, которая сидела в углу, в надежде, что она поддержит меня, но мой взгляд упал на лежавшую на койке Трейси. Она выглядела просто ужасно. Ее кожа была не просто бледной, а зеленовато-желтого оттенка, словно поблекший синяк. В вену поступал физиологический раствор, который тек из мешка через трубочку в катетер на изгибе локтя. У Трейси были худые щеки и впалые глаза.

Черил сказала, что она заболела на прошлой неделе, но выглядела Трейси так, словно была больна уже долгое время. Ее губы стали бесцветными, а волосы были грязными и жирными. Трейси никогда не слыла красавицей, но и уродиной она тоже не была, но сейчас выглядела просто отвратительно .