Александр Матюхин - 25 трупов Страшной общаги [сборник litres]

– Нина тут замешана – это ясно как день. Кто еще мог написать список покупок? Но выходит, что она действовала в сговоре? А тогда с кем?

Он вспомнил ее мужа – тихого мирного поэта-алкоголика, который большую часть семейной жизни заменил на поездки по поэтическим фестивалям и писательским слетам, а то и вовсе прятался от суеты мира у очередной любовницы. Галина Петровна с особым смаком рассказывала про этих крашеных лахудр, из объятий которых Нине приходилось вырывать своего благоверного. Все усугублялось работой Миши на парфюмерной фабрике – то есть спирт и закусь в виде розовых лепестков у него всегда были под рукой.

– Нет и еще раз нет. Пойти на убийство для него означало бы еще сильнее связать себя с женой. Эти «кроваво-кровные» узы будут посильнее брачных. А брать в сообщники кого-то со стороны для Нины не имело смысла – ведь это означает делиться, а как поделить квартиру? Продавать ее, отдавать часть денег, покупать на оставшиеся квартирку поменьше и похуже – слишком много телодвижений. Проще убить сообщника.

Ему показалось, что у деда в глазах мелькнул странный огонек. Иван Иванович вспомнил семейную историю о том, как дед пошел на дело с тремя подчиненными, а вернулся с трофеями, но уже один.

Иван Иванович еще раз пробежал глазами список родственников. Троюродные братья-сестры и внучатая вода на киселе его не интересовали, но взгляд неумолимо притягивало одно имя, на которое он все еще избегал смотреть, потому что совпадение было бы слишком невероятным.

– Михаил, – сказал он деду. – Все-таки Михаил, муж сестры убитой. Как сто семьдесят лет назад – муж сестры убитого. Наверное, очень начитанный малый. Даже как-то жалко, что он убийца.

Иван Иванович понимал, что он делает слишком громкие и опрометчивые заявления. Ничего еще не доказано, и Миши вообще может не быть в городе. Но деду на портрете эти умозаключения нравились. Ивану Ивановичу привиделось, что мутная выцветшая фотография вдруг стала наливаться яркостью и чуть-чуть – совсем чуть-чуть – цветом. Когда он случайно бросил на нее мимолетный взгляд, ему померещилось, будто у деда по самые локти натянуты длинные кроваво-алые перчатки.

Миша был в городе. Парфюмерная фабрика, на которой он работал лаборантом, усиленно цеплялась за жизнь, состязаясь с парфюмерным домом Dior. Состязание заключалось в том, что она выпускала реплики знаменитых духов. Пожиже, похуже, повонючее, под другим названием и дешевле.

Никотина там было завались. Как в прокуренных легких сотрудников, так и на складе. Да, в эфирных маслах табака, используемых в нормальной парфюмерии, никотина – как и любых других алкалоидов – нет. Но то нормальная парфюмерия. В продукции же Мишиной фабрики ингредиенты были не столь изящно подобраны. Терпкий запах дорогих сигар, который создавал «ноту сердца» духов «Шпион Ее Величества», был следствием переработки дешевых папирос – брака с местной табачной фабрики. Брака было много – и поэтому мужских духов с ароматами сигар, табака, а также «леса после пожара» и «углей мертвой любви» парфюмерка выпускала цистернами.

При таких объемах легкодоступного никотина Иван Иванович и сам бы кого-нибудь отравил – исключительно из исследовательского интереса. Он вспомнил фамилию судмедэксперта на свидетельстве – Мальцева. Подкупить женщину корзинкой с духами – почему бы и нет? Да и кто сказал, что подпись на свидетельстве принадлежит именно ей?

Иван Иванович размышлял на ходу, меряя шагами комнату. Сплетая цепочку умозаключений, он подошел к окну, за которым спал полночный город. Он выглянул во двор – и мысли остановились. Резко, как разбивается волна о каменную стену. Прямо перед окном на тротуаре на животе лежал Леонид и внимательно смотрел на Ивана Ивановича.

Утром, выйдя из квартиры и оставив у себя Полю восстанавливать дверь, Иван Иванович почуял, как из-за соседней двери тянет знакомым сладковатым запахом – словно сосед готовит рибай из лопатки исчезнувшего из раковины Кузьмина Г. Г. Иван Иванович озадаченно почесал голову ключом. Шансов на то, что в таком огромном городе поселится коллега и единомышленник, было мало, тем не менее они были. Судя по запаху, Леонид слегка передержал мясо, и оно может подгореть. Иван Иванович хотел постучаться к нему и предупредить, но передумал.

В конце концов, искусство высокой кулинарии – это долгий путь проб и ошибок, по которому каждый должен идти сам.

Он вышел на улицу. У миски с перловой кашей, заботливо выставленной соседкой из соседнего дома, копошилась стайка разномастных кошек. Холодок продрал Ивана Ивановича по спине. Он вздрогнул, сглотнул моментально ставшую густой слюну – и на нетвердых ногах отковылял в сторону. Там он постоял немного, держась рукой за стенку и восстанавливая дыхание. Кошки мяукали, отталкивая друг друга от миски, – от этих звуков Иван Иванович затрясся, словно его окатили ледяной водой.

Он чувствовал, как в его спину давит чей-то внимательный и тяжелый взгляд. Он не поднимал глаза – не хотел столкнуться взглядом с наблюдателем. Что-то – шестое чувство, может быть, – подсказывало ему, что смотрят откуда-то из района третьей квартиры. Квартиры, где теперь жил Леонид.

Нервозность и тревогу удалось отогнать только спустя несколько переулков, когда Иван Иванович вывернул к старой общаге. Это здание высилось здесь сколько он себя помнил – и его не коснулись ни глобальная перезастройка района, ни лихорадка сноса, которая пронеслась здесь лет десять назад, ни обычные проблемы ветхости жилья. Оно стояло здесь, вечное, как сам город – и всем своим видом словно говорило: «И это пройдет».

У Ивана Ивановича защекотало в голове, будто кто-то нежно, как в детстве, перебирал его волосы. По затылку разлилось молочное тепло, в носу засвербело – как бывает, когда, поднеся к лицу одуванчик, опрометчиво вдыхаешь его в себя.

Иван Иванович поднял взгляд.

В окне общаги на пятом этаже стоял дед Петр Семенович и приглашающе махал рукой.

У Нины не открывали. Хотя за дверью отчетливо шебуршились и кто-то то и дело внимательно смотрел в глазок на настойчивого Ивана Ивановича.

– Да уехали они все, – выглянула добросердечная соседка.

– Куда? – спросил Иван Иванович, на всякий случай выискивая на ее лице царапины и ссадины, – их не было.

Та пожала плечами.

– Точно уехали? – переспросил он.

Та снова пожала.

– Ну, если не открывают, значит, уехали, – авторитетно заявила она. – Так-то у них обычно всегда дверь нараспашку.

Иван Иванович засомневался во внезапно возникшей у семьи Люкиных тяге к путешествиям, смутная тревога за Нину Петровну овладела им, и он направился прямиком на парфюмерную фабрику – в надежде найти там ее мужа.