Александр Матюхин - 25 трупов Страшной общаги [сборник litres]

…но тут сзади падает тень.

– Эй, пацан, – слышит он хрипловатый прокуренный голос. – Не подскажешь, как пройти к бабке Зое?

Ваня пожимает плечами. Он не знает, как пройти к бабке Зое, он вообще не знает никаких бабко-Зой. Живет ли такая в деревне?

– Вот же черт! – огорчается мужчина. – Она мне позарез нужна. Говорят, у нее кошка родила котят и она их собирается утопить. Уже сегодня. А я их забрать хотел. Понимаешь, пацан, если мы сейчас их не заберем, она их всех утопит. Маленьких таких. Прикинь, пищат, мяучат, ползут куда-то, тыкаются. Слепенькие еще. Как быть-то, пацан?

Ваня пожимает плечами. Ему жаль котят. Маленьких, слепеньких, ползущих. Но он не знает, где живет бабка Зоя.

– Вот же черт! – мужчина причитает: – Котята-котятки… Слепенькие маленькие котятки… Слышь, пацан, помоги мне, а? Давай вместе по деревне прошвырнемся, поищем бабку Зою, а?

Ваня не очень понимает, зачем нужна его помощь. Он не знает никаких бабок Зой, но у мужчины так дрожит голос, и так ясно перед его взглядом стоят маленькие слепенькие котята, что он соглашается.

– Вот и хорошо, – расплывается в золотистой улыбке мужчина. – Мы с тобой быстро ее найдем! Наверное, даже утопить не успеет.

Он берет Ваню за руку – крепче, чем следовало бы. И ведет прочь от оврага. Прочь от домов – так понимает Ваня минут через пять, когда они выходят к краю деревни.

– Здесь никто не живет, – робко говорит Ваня мужчине.

– Что? – рассеянно бросает тот.

– Здесь никто не живет, – повторяет Ваня. – За деревней никто не живет. Нет здесь никакой бабки Зои.

– Нет, нет, конечно нет, – мелко, резко кивает мужчина. – Нет никакой бабки Зои. – Он продолжает держать руку мальчика мертвой хваткой.

Ваня пытается высвободиться.

– Вы ошиблись, – с надеждой говорит он. – Вы ошиблись деревней. Здесь нет никаких бабок Зой.

Мужчина коротко хмыкает:

– Само собой. На хрена мне сдалась бабка Зоя?

– А как же котята? – непонимающе всхлипывает Ваня.

Мужчина тянет его за руку:

– Срать на котяток. Их тоже нет.

– Их уже утопили? – в ужасе вскрикивает Ваня.

Мужчина останавливается и смотрит на него:

– Ты дебил, мальчик?

Ваня мотает головой.

– Ну и слава богу, – вздыхает мужчина. – А то как-то неловко вышло бы.

Он снова тянет Ваню за руку.

Мальчик упирается. Нет котят, нет бабки Зои – куда же его ведут? Мужчина тянет и раздраженно дергает. Ване кажется, что по его руке проехался экскаватор. Он всхлипывает, пытается вывернуться. Ему это почти удается, ладонь у него очень тонкая, а руки у мужчины вспотели. Тот успевает схватить его за кончики пальцев, а второй рукой сгребает за загривок.

– Вот сучонок, – шипит он. – Куда намылился?!

Полузадушенный Ваня лишь всхлипывает.

Мужчина достает из штанов моток жесткой бечевки и туго обматывает его кисть.

Конечно, он кричал. Орал во весь голос – все время, пока мужчина отводил его дальше и дальше от деревни, глубже и глубже в лес. Никто не услышал. А может, и услышал. Но не откликнулся. Не пришел на помощь. Даже не выглянул за ограду.

И теперь Ваня покорно бредет по лесу вслед за мужчиной, запинаясь о кочки и проваливаясь в рытвины. Правая рука, туго обмотанная бечевкой, немеет. Правая кроссовка давно потеряна, и в порванный носок забивается земля, трава и колючки. Комары садятся на ноги, руки, лицо, и Ваня еле успевает их смахивать. Мужчина молчит. Ваня уже понял, что тот ему не ответит. Ване кажется, что они блуждают по лесу бесконечно. Он смотрит в широкую, чуть сутулую спину, которая маячит перед ним, заслоняя весь мир. Он уже давно не видел ничего, кроме этой спины. Рука немеет. Ноги болят. Комары жрут. Язык пухнет от жажды, желудок сводит от голода. А спина все маячит. И они все идут.

И вдруг спина исчезает. Будто стертая ластиком из этого мира. И секундой спустя Ваню резко дергает за руку. Так, что она чуть не отрывается. Но она не отрывается. А Ваня кубарем катится вниз.

Наверное, он ударяется головой. Потому что, когда открывает глаза, у него больно ломит в затылке и сам он лежит, неестественно вывернувшись. Он двигает ногами. Потом рукой – кажется, ничего не сломано. Но правой руки как будто нет. Лишь на ощупь он понимает, что она на месте. И слышит низкий утробный хрип:

– Ма-а-а-альчик…

Это что-то среднее между стоном и рычанием старого цепного пса. Ваня и не подумал бы, что хрип принадлежит человеку. Если бы не видел, как мужчина – тот самый, что вел его из деревни, – корчится и разевает рот. Его губы искусаны. Глаза с покрасневшими белками закатились. Скрюченные пальцы царапают землю оврага, в который они скатились. А все, что ниже пояса, схвачено спекшейся багровой коркой. Кровь течет из раны на бедре. А в рану впились стальные зубья огромного капкана. Мужчина хрипит и корчится. От боли он царапает себе лицо, то и дело дергая веревку, которой привязан Ваня. Но Ваня этого не чувствует. Он лишь видит, как натягивается веревка. И как вслед за ней движется кисть его руки. Словно чужая.

– Ма-а-альчик… – хрипит мужчина.

– Ваня, – отвечает ему Ваня. – Меня зовут Ваня.

– С-с-са-а-аша… – Хрип превращается в свист.

– Очень приятно, – говорит Ваня.

Голова болит очень сильно. Боль перемещается из затылка в середину лба, потом уползает обратно, расплескиваясь по пути в виски, растекаясь по макушке.

– Мальчик… Позови на помощь…

Ваня послушно кричит. С ветки над головой срывается ошалевшая от внезапного шума птица. Мужчина тоже пытается подать голос, но у него выходит только хрип и свист. Только замолчав, Ваня понимает, что мужчина тоже молчит. Он смотрит в небо остекленевшими глазами. Его зубы оскалены, на губах пена. Сломанные ногти окровавлены. По щеке ползет большой черный муравей.

Ваня разговаривает с дядей Сашей – так он его теперь называет. Рассказывает о себе, о школе. О том, что хочет стать летчиком, когда вырастет. О том, что просит у мамы с папой братика вместо сестрички, которую они ему обещают. Рассказывает долго, – и когда солнце уже садится, и когда на небе зажигаются мелкие звезды, и когда оно окрашивается холодным розовым рассветом. Дядя Саша не отвечает. К утру он сереет, а во рту у него поселяются мухи. Ваня разговаривает и с мухами. Они ползают туда-сюда, откладывают на губах дяди Саши крошечные белые яйца. Они тоже не отвечают Ване.

Одна из мух залетает Ване в рот – он держит его открытым, жадно хватая пересохшими губами свежий утренний воздух. Муха бьется внутри о его щеки, и Ваня ее проглатывает. Она немного жужжит в животе и смолкает. А по Ваниному телу разливается сытое тепло. Он вспоминает об этом тепле ближе к вечеру, когда живот снова начинает сводить от голода. Ему хочется пить, он сосет сырую глину, которую выскребает со склона оврага. Из глины можно выдавить несколько капель густой кисловатой жижи. Этого Ване пока хватает.