Дмитрий Костюкевич - Темная волна. Лучшее

Олег упал на кровать. Голая спина липла к простыне, всё тело подмокало потом. Воздух… кисель, а не воздух! За окном четырнадцатого этажа маячил привычный пейзаж: серое предгрозовое небо.

Что-то щекотало лицо. Волос или паутинка. Олег зажмурил правый глаз и провёл по нему и щеке ладонью. Отметил, что сделал это с некой брезгливостью и поспешностью, словно по лицу полз тонкий червь.

Через некоторое время он снова потёр лицо, на этот раз сильнее и настойчивее. Раздражитель не исчез. Кожа посылала сигналы мозгу: нити, по мне двигаются нити. Теперь едва заметно покалывало всю правую половину лица, будто он сидел в парикмахерском кресле, безуспешно пытаясь сдуть колкие волоски. Олег не мог заставить себя ещё раз коснуться собственной кожи — появилось ощущение липкости и затхлости.

Он вскочил, включил в ванной свет и с опаской заглянул в зеркало.

Отшатнулся.

Правую половину лица облепила паутина. Белая, мохнатая, жирная на вид — улов зазевавшегося грибника. Паутина покрывала кожу и волосы старой разлезшейся марлей, в дыре блестел испуганный глаз с дёрганым зрачком.

Олег медленно поднял руку, за считанные миллиметры до цели передумал, крутанул вентиль и склонился над умывальником — унылое, почти незнакомое лицо мумии выпало из зеркала, зато отразилось в керамике серым пятном. Он бросил в лицо две горсти воды, набрал третью, стал оттирать паутину.

Кран ревел. Плевался кипятком. Олег с трудом закрыл воду (вентили оказались свинченными) и схватил полотенце.

Развалившись в кресле со стаканом виски с колой, Олег смотрел на своих друзей, со смехом и кривляньями отплясывающих у барной стойки, и думал о том, как сильно их любит. Возможно, сильнее кого бы то ни было; здесь и сейчас — да. Он мог смотреть на радость друзей вечно. Даже понимая, что во всём виноват алкоголь, музыка и бездушная пустота внутри него, в которую хлынула эта избыточная нежность и благодарность к трём парням из его детства.

Одним словом — банда-каре десять лет спустя.

Их дружба имела все шансы перетечь в подобные встречи, которые суть компромиссы с жёнами, детьми и подругами, встречи семьями, но для Олега не перетекла. Или ещё не поздно? Вернуться в Брест, вместе с Олей…

Олег сел ровно и схватил с коктейльного столика телефон.

Номер не отвечал. Олег подавил раздражение. Представил, что Оля рядом и парни снова принимают её, но на этот раз как его девушку. Сейчас он хотел этого как никогда.

В соседнее кресло упал взмокший Игорёк.

— Ноги больные?

— А?

— Чего не танцуешь?

Олег поднял бокал.

— Хорошее дело. Поддержу.

Игорёк плеснул себе рома.

— Чего вчера трубку не брал? — спросил он.

— Когда?

— Да весь день.

Олег глянул на экран телефона.

— Не было прощенных.

— Ага. — Игорёк смерил Олега долгим взглядом. — Чем занимался?

— В киноху сходил. Со Стасом посидели…

— Ясно…

— Что тебе ясно?

А тут Игорька прорвало:

— Да всё ясно. Что я не могу позвонить другу и сходить с ним на пиво.

— Почему не можешь? — попытался остудить Олег. — Можешь.

— И как это организовать? За неделю с тобой договариваться?

— Разные ситуации бывают. Но тебе ведь пофиг на дела других, пофиг, что у других в отношениях. Все ведь должны под тебя подстраиваться.

— Да ты хоть раз подстраивался?!

— Подстраивался. Только ты этого не знаешь. Не ценишь ничего. Каким был неблагодарным и обидчивым, таким и остался. Все у тебя плохие…

Разговор выходил странным. Будто они не расставались на десятилетие, а продолжали общаться, встречаться, копить обиды.

— Да не обижаюсь. Больно вы мне нужны.

— А что ты тогда сейчас делаешь?

— Я тебе по факту говорю.

— По какому факту? Да в четырёх случаях из пяти Стас или Жека не пойдут со мной в кабак по первому звонку. Договариваемся, переносим. Я что — обижаюсь на них?

Игорёк пропустил мимо ушей.

— Что вы за друзья такие? Я вот знаю: если мне что-то понадобится, ты не поможешь.

— А ты пробовал?

— Пробовал. Мы только побухать вместе можем, и всё.

— Что-то ты раньше не жаловался. Сам на пиво тащил, а кошелёк доставать не спешил.

— Ага! Вот что тебя волнует — деньги!

— А тебя, походу, нет. Особенно чужие, которые можно одолжить и не отдать. Почему я должен на тебя работать, делать доброе дело, а потом ещё и выслушивать это? Я, что ли виноват, что ты живёшь в этом говне? Какого хера ты считаешь, что все тебе должны? Государство, друзья…

Олег вдруг понял, что они и правда общались и встречались, редко, раз в два-три месяца, но… факт. Но почему он считал, что потерял друзей на долгие годы? Мысль была скользкой, неудобной. На другой стороне столика некрасиво ухмылялся Игорёк.

— Боже, сам Святой Олег. Направо пойдёт — добро сотворит, налево пойдёт… Ночью позвоню, убивать будут, не подъедешь. Вот сто пудов, не подъедешь.

Олег протяжно вздохнул и поднялся.

— Всё. Хватит с меня. Хочешь жить обиженным — живи.

Он направился к барной стойке, не сразу осознав, что Стаса и Жеки там нет — наверное, вышли покурить.

— Какие вы, нахрен, друзья! — крикнул в спину Игорёк. — Вы даже не знаете, что это такое.

— Да, да, конечно, — пробормотал растерянный, терзаемый ненайденными словами Олег.

Он хлопнул дверью бара и зашагал по коридору.

В руке затренькал телефон.

— И чего ты ушёл? — выдохнул в трубку Игорёк.

— Захотелось.

— Графьё, вашу мать. Что ты, что Стас. Царьки херовы! — Слова оборвались рвотным кашлем.

— И тебе спокойной ночи. — Олег отключил и спрятал телефон.

Царьки… графьё… это ж надо… Он даже усмехнулся: Стас оценит.

Он прошёлся по кругу. Ресторан. Кинозал. Никого не нашёл и спустился на первый этаж. Набрал Стаса. Короткие гудки. Нового номера Жеки у него по-прежнему не было.

— Станислав Тимофеевич и Евгений Вячеславович уехали, — сообщил портье за стойкой.

— Как? — не понял Олег.

Портье протирал шёлковой тряпицей большой магнит.

— Машина пришла, и уехали, — пожал он плечами.

Олег достал сигарету и покатал в пальцах. Что за ерунда… И что теперь — возвращаться к нализавшемуся Игорьку?

В знак протеста он закурил прямо в лифте. Играла тихая музыка. На пятом этаже динамик замолчал. Олег обратил к потолку лицо.

Через секунду из динамика раздался такой оглушительный звук, что Олег выронил сигарету. Звук испугал его. По правде говоря, рок-композиция была не такой уж и громкой, но настолько неожиданной, что в первые мгновения он принял её за вопль голодного существа. Олег зажал уши и не отнимал руки, пока не оказался у дверей номера.

Он лежал в душной комнате, в пульсирующей тишине, вспоминал разговор с Игорьком, брошенные через столик фразы, маскирующие обиду под презрение, пока не понял. На него кричал не Игорёк, а собственный здравый рассудок. Продолжая общение с Игорьком, он истязал себя и его. «Ты мазохист», — сказал себе Олег. Но почему продолжал? В память о старой дружбе? Хм, если копнуть глубже — их дружба всегда была такой. Вечные детские обиды Игорька (Олег знал его дольше других, по сути, Игорёк ввёл его в будущую банду-каре), из-за которых Олег переживал, первым просил прощения, и Игорёк этим пользовался. Потом накипело: Олег перетерпел — сошёлся со Стасом, и Игорёк прибежал сам. Нарыв лопнул, Олег уже не боялся потерять дружбу Игорька. Они повзрослели, но мало что изменилось. Игорёк был халявщиком — где лучше, там и он; требовал от остальных комфортной для себя дружбы и бесился, не получая.