Стефани Майер - Солнце полуночи [litres]

Она распрямила плечи и выпятила подбородок.

– Никуда я не убегу, – пообещала она.

При виде такой отваги я невольно улыбнулся.

– Поживем – увидим.

– Ну, продолжай, – попросила она, нахмурившись в ответ на мои сомнения. – Карлайл приплыл во Францию…

Еще секунду я оценивал ее настроение, потом повернулся к картинам. На этот раз я указал на самую заметную из всех, самую яркую и броскую. Она должна была изображать страшный суд, но одна половина мечущихся фигур, казалось, участвует в некой оргии, а другая – в яростном и кровопролитном сражении. Только судьи на мраморных балконах, возвышающихся над этим хаосом, оставались невозмутимыми.

Эта картина была получена в подарок. Карлайл ни за что не выбрал бы такую сам. Но когда Вольтури настояли, чтобы он принял ее в память о времени, проведенном вместе, отказаться он не смог.

Он проникся теплыми чувствами к этой аляповатой работе – и к надменным властителям-вампирам, изображенным на ней, – поэтому повесил ее среди других любимых картин. Ведь, несмотря ни на что, они во многих отношениях проявили к нему удивительную доброту. А Эсме нравился маленький портрет Карлайла, затерянный в хаосе лиц на картине.

Пока я рассказывал о первых годах, проведенных Карлайлом в Европе, Белла разглядывала картину, пыталась понять, что означают изображенные на ней фигуры и буйство красок. Я заметил, что мой голос утратил недавнюю легкость. Думать о стремлении Карлайла подчинить себе собственную природу, стать для человечества благодетелем, а не паразитом, было невозможно, не чувствуя трепета и не сознавая, как грандиозен проделанный им путь.

Я всегда завидовал безупречному умению Карлайла владеть собой, но в то же время считал, что сам я на такое не способен. А теперь я осознал, что выбрал легкий путь, путь наименьшего сопротивления, безмерно восхищаясь Карлайлом, но и не думая прилагать старания, чтобы в большей мере походить на него. Интенсивный курс самоконтроля, который я проходил благодаря Белле, мог бы стать менее напряженным, если бы предыдущие семь десятилетий я совершенствовался усерднее.

Теперь Белла внимательно смотрела на меня. Я постучал по картине пальцем, чтобы вновь привлечь ее внимание к тому, о чем рассказывал.

– Он учился в Италии, когда узнал, что и там есть подобные ему. Они оказались гораздо более цивилизованными и образованными, чем призраки из лондонской клоаки.

Она присмотрелась к месту на картине, которое я указывал, и вдруг удивленно рассмеялась: она узнала Карлайла, несмотря на непривычные одеяния, в которых он был изображен.

– Для Солимены неиссякающим источником вдохновения служили друзья Карлайла. Он часто писал с них богов. Аро, Марк, Кай… – я указывал на каждого, называя их имена. – Ночные покровители искусств.

Она приблизила палец к самому холсту.

– Что с ними стало?

– Живут все там же, как жили до этого неизвестно сколько тысячелетий. Карлайл пробыл с ними совсем недолго, несколько десятков лет. Он восхищался их культурой и утонченностью, но они упорствовали в своих попытках исцелить его от отвращения к «естественному источнику пищи», как они это называли. Они пытались переубедить друг друга, но безуспешно, и в конце концов Карлайл решил отделиться и попытать удачи в Новом Свете. Он мечтал найти тех подобных ему, которые разделяли бы его взгляды. Понимаешь, ему было страшно одиноко.

Последующих десятилетий я лишь слегка коснулся, упомянув, что Карлайл тяжело переносил свое одиночество и наконец принялся строить план действий. На этом этапе история приобретала более личный характер и становилась несколько однообразной. Некоторые моменты из нее Белла уже знала: Карлайл нашел меня, когда я был при смерти, и принял решение, которое изменило мою судьбу. И вот теперь это решение повлияло и на судьбу самой Беллы.

– Вот мы и пришли к тому, с чего начали, – заключил я.

– И с тех пор ты всегда жил с Карлайлом? – спросила она.

С безошибочной точностью она нашла среди вопросов именно тот, на который мне меньше всего хотелось отвечать.

– Почти всегда, – ответил я.

Я обнял ее за талию, чтобы вывести из кабинета Карлайла и хоть чем-нибудь отвлечь ее мысли от направления, которое они приняли. Но я понимал, что кратким ответом она не удовлетворится. И оказался прав.

– Почти?

Я вздохнул, не желая отвечать. Но честность возобладала над стыдом.

– Ну, был у меня, – признался я, – приступ подросткового бунтарства, лет через десять после того, как я… родился заново или был сотворен – называй как хочешь. Принципы воздержания, которых придерживался Карлайл, меня не прельщали, я злился в ответ на попытки обуздать мой аппетит. И потому какое-то время жил сам по себе.

– Правда? – Тона, которым был задан этот вопрос, я не ожидал. Вместо того чтобы испытать отвращение, она явно жаждала узнать больше. Совсем иначе она отреагировала на лугу – узнав, что я виновен в убийствах, она так удивилась, словно подобные мысли ей никогда не приходили в голову. Наверное, теперь она с ними уже свыклась.

Мы направились вверх по лестнице. Теперь Белла смотрела только на меня, не замечая ничего вокруг.

– И это не отталкивает тебя? – спросил я.

Она задумалась всего на полсекунды.

– Нет.

Ее ответ меня расстроил.

– Почему? – Я почти потребовал объяснений.

– Видимо… потому, что звучит логично. – К концу фразы она повысила голос, так что получилось подобие вопроса.

« Логично ». Мой смех прозвучал слишком резко.

Но вместо того чтобы перечислить ей все причины, по которым это не только нелогично, но и непростительно, я вдруг поймал себя на попытке оправдаться.

– С тех пор как я родился заново, я пользовался преимуществом – знал, что думают все вокруг меня, и люди, и не только. Вот почему я бросил вызов Карлайлу лишь через десять лет: я видел, что он действует совершенно искренне, и прекрасно понимал, почему он так живет.

Я вдруг задумался, сбился бы я с пути, если бы не встретил Шивон и подобных ей. Если бы не подозревал, что остальные существа, такие же, как я – мы еще не наткнулись случайно на Таню и ее сестер, – считали образ жизни Карлайла нелепым. Если бы знал только Карлайла и так бы и не открыл для себя другие нормы поведения. Пожалуй, я бы остался с ним. Мне стало стыдно за то, что я позволил себе подпасть под влияние тех, кому никогда не сравниться с Карлайлом. Но я завидовал их свободе. И думал, что смогу жить, возвысившись над нравственной бездной, в которую они пали. Потому что я особенный . Я покачал головой, удивляясь своей самонадеянности.

– Всего несколько лет мне понадобилось, чтобы одуматься и вернуться к Карлайлу, и с тех пор я полностью разделяю его взгляды. Я думал, что буду избавлен от уныния, неразрывно связанного с угрызениями совести. Поскольку я знал мысли своей добычи, я мог не трогать ни в чем не повинных людей и охотиться только на злодеев. Если я шел темным переулком по следу убийцы, который крался за юной девушкой, если я спасал эту девушку, значит, я не чудовище.