Стефани Майер - Солнце полуночи [litres]

Почти все время, пока я говорил, она слушала спокойно, будто бы не вдумываясь в смысл сказанного. Но когда я произнес слово «вампиры», ее плечи напряглись, она затаила дыхание на лишнюю секунду.

– При его непосредственном участии сожгли множество ни в чем не повинных людей. Разумеется, тех, кто действительно представлял какую-то опасность, было не так-то просто поймать.

Мысли о невиновных, убитых его отцом, до сих пор не давали покоя Карлайлу. И в особенности – мысли о тех убийствах, в которые против своей воли был втянут сам Карлайл. Оставалось лишь радоваться за него по той причине, что воспоминания о прошлом были смутными и мало-помалу забывались.

О человеческой жизни Карлайла я знал так же хорошо, как о своей. Рассказывая о злополучном обнаружении им древнего лондонского клана, я размышлял, выглядит ли мой рассказ хоть сколько-нибудь правдоподобным для Беллы. Эта история не имела к ней никакого отношения, произошла в стране, которую она никогда не видела, и вдобавок за столько лет до ее рождения, что Белле было не к чему привязать ее.

Но она слушала как завороженная, пока я рассказывал о нападении, во время которого погибли сообщники Карлайла и он сам был заражен, при этом я старательно опускал подробности, на которых предпочел бы не заострять внимание Беллы. Когда вампир, движимый жаждой, развернулся и напал на своих преследователей, он лишь дважды полоснул Карлайла зубами в ядовитой слюне: один раз – по протянутой ладони, второй – по бицепсу. Вспыхнула схватка, вампир старался как можно скорее расправиться с четырьмя преследователями, пока к ним на помощь не подоспела вся толпа. Уже после Карлайл предположил, что вампир надеялся досуха выпить их всех, но в конечном итоге предпочел спасение обильной трапезе, схватил тех, кого мог унести, и сбежал. Инстинкт самосохранения спасал его, разумеется, не от толпы: пятьдесят человек с примитивным оружием были для него не опаснее стаи пестрых бабочек. Однако Вольтури находились уже на расстоянии менее тысячи миль. К тому времени установленные ими законы действовали на протяжении тысячи лет, и их требование, чтобы каждый бессмертный действовал в интересах их всех, считалось общепризнанным. От известия о появлении в Лондоне вампира, которое подтвердили бы пятьдесят свидетелей, да еще таких, кто застал его пьющим кровь из трупов, в Вольтерре были бы не в восторге.

С расположением ран Карлайлу не повезло. Рана на ладони находилась далеко от крупных кровеносных сосудов, рана на руке не задела ни плечевую артерию, ни локтевую вену. Это означало гораздо более медленное распространение яда и продолжительный переходный период. Поскольку преображение из смертного в бессмертного было самым мучительным событием в памяти каждого из нас, продление этих мучений было ситуацией, мягко говоря, далекой от идеала.

Я познал боль той же затяжной версии преображения. Карлайл… сомневался в своем решении превратить меня в своего первого товарища. Благодаря продолжительному общению с другими, более опытными вампирами – в том числе с Вольтури, – он знал, что место укуса, выбранное удачнее, способствует более быстрому обращению. Однако других вампиров, подобных ему, Карлайл не встречал никогда. Все остальные были одержимы кровью и властью. Никто не питал склонности к тихой, больше напоминающей семейную жизни в отличие от него. И он задавался вопросом, не объясняется ли это отличие его медленным обращением и неудачными местами проникновения инфекции. Поэтому он, создавая своего первого сына, предпочел имитировать собственные раны. Об этом он не переставал сожалеть, тем более что в дальнейшем убедился: способ обращения на самом деле не оказывает влияния на личность и желания нового бессмертного.

Когда он нашел Эсме, времени на эксперименты у него не было: к смерти она подступила гораздо ближе, чем я. Для ее спасения требовалось ввести в ее организм как можно больше яда и как можно ближе к сердцу. Так или иначе, понадобились лихорадочные усилия, не идущие ни в какое сравнение с моим случаем, – и все-таки Эсме получилась самой кроткой из всех нас.

А Карлайл – самым сильным и волевым. И я, продолжая рассказывать Белле то, что мог, о его на редкость дисциплинированном обращении, поймал себя на том, что подправляю эту историю, чего делать, пожалуй, не следовало бы, но мне совсем не хотелось упоминать о невыносимых мучениях Карлайла. А поведать о них, пожалуй, было бы полезно, учитывая явный интерес Беллы к процессу, – чтобы лишить ее желания продолжать расспросы.

– А когда все было кончено, – заключил я, – он понял, кем стал.

Все время, пока я блуждал в собственных мыслях и посвящал Беллу в некоторые подробности хорошо знакомой истории, я следил за ее реакцией. На ее лице сохранялось преимущественно одно и то же выражение, видимо, означающее у нее внимание и интерес, полностью лишенные каких бы то ни было отрицательных эмоций. Но она слишком напряженно держалась, чтобы придать убедительность своей уловке. Ее любопытство было неподдельным, и я хотел узнать, о чем она думает в действительности, а не какие предположения насчет своих мыслей хочет у меня вызвать.

– С тобой все хорошо? – спросил я.

– Я в порядке, – машинально отозвалась она, но при этом маска соскользнула, обнажив истинные эмоции. Все, что я сумел прочесть на нем, – желание узнать больше. Значит, и этого рассказа не хватило, чтобы отпугнуть ее.

– Наверное, у тебя ко мне есть еще вопросы.

Она улыбнулась – совершенно невозмутимая, бесстрашная с виду.

– Немного.

Я улыбнулся в ответ.

– Тогда пойдем. Сейчас увидишь.

По коридору мы подошли к двери кабинета Карлайла. Я остановился, ожидая приглашения.

– Войдите, – сказал из-за двери Карлайл.

Пропустив Беллу вперед, я смотрел, как увлеченно она изучает новую комнату. Здесь было не так светло, как в остальных помещениях дома; красное дерево темных оттенков напоминало Карлайлу первый из домов, где он жил. Взгляд Беллы заскользил по бесконечным рядам книг. Я уже настолько хорошо знал ее, что понимал: такое множество книг, собранных в одной комнате, – для нее что-то вроде исполнения заветной мечты.

Карлайл отметил закладкой место в книге, которую читал, и поднялся, приветствуя нас.

– Чем могу помочь? – спросил он.

Само собой, он слышал до последнего слова наш разговор у рояля и знал, что мы пришли сюда, чтобы продолжить его. Его ничуть не беспокоило, что я рассказал его историю, он не удивлялся моей готовности ответить на все вопросы Беллы.

– Мне хотелось познакомить Беллу с нашей историей. Точнее, с твоей.

– Извините, что помешали вам, – тихонько добавила Белла.