Стефани Майер - Солнце полуночи [litres]

Конечно же, его перепугали холодные, как лед, пальцы, обхватившие шею, ошеломил внезапный полет по воздуху, он растерялся, не понимая, что происходит. Но когда я развернул его лицом к себе, каким-то образом догадался. Взглянув на меня, он не увидел человека. Увидел только мои пустые черные глаза, мертвенно-бледную кожу, увидел суд . В своих догадках насчет меня он даже не приблизился к истине, но безошибочно определил, что происходит.

Он понял, что я спас от него ребенка, и испытал облегчение. Таким ожесточенным, бесстрастным и уверенным в себе, как другие, он не был.

« Я этого не сделал », – подумал он, когда я кинулся на него. Он не оправдывался. Просто был рад, что его остановили.

Он стал моей единственной, строго говоря, невинной жертвой, тем, кто не дожил до момента, когда превратился в чудовище. Положить конец его устремлению к злу было правильным, единственно возможным выходом.

Вспоминая их – всех, кого я казнил, – я ничуть не жалел о смерти каждого в отдельности. Без каждого из них мир стал лучше. Но почему-то это все равно не имело значения.

В конечном счете кровь – всего лишь кровь. Она приглушала мою жажду на несколько дней или недель, только и всего. А физическое наслаждение, хоть оно и присутствовало, портили душевные муки. Несмотря на все мое упрямство, приходилось признать истину: без человеческой крови я чувствовал себя счастливее.

Общий счет убийств стал слишком тягостным для меня. Через несколько месяцев после того случая я отказался от своего эгоистичного крестового похода и оставил всякие попытки найти в бойне смысл.

– Но время шло, – продолжил я, гадая, в какой мере интуиция подскажет ей то, чего я недоговорил, – и я сам себе стал казаться монстром. Каким бы оправданным ни казалось мне убийство, за отнятую человеческую жизнь все равно приходилось платить раскаянием. И я вернулся к Карлайлу и Эсме. Они встретили меня с распростертыми объятиями, как блудного сына. Сам-то я думаю, что не заслуживал снисхождения. – Мне вспомнились их объятия, радость в их мыслях, вызванная моим возвращением.

Ее взгляда, обращенного на меня в эту минуту, я тоже не заслуживал. Видимо, мои оправдания все же действовали, какими бы неубедительными ни казались мне самому. Но Белла наверняка уже привыкла оправдывать меня. Я просто представить себе не мог, как иначе она смогла бы терпеть меня рядом.

Мы подошли к последней двери в коридоре.

– Моя комната, – сообщил я, открывая дверь.

И стал ждать ее реакции. Она вновь принялась внимательно оглядываться по сторонам. Оценила вид на реку, множество полок для моей музыки, стереосистему, отсутствие привычной мебели; ее взгляд перескакивал с одной детали на другую. Я задумался, интересно ли ей мое обиталище так же, как мне была интересна ее комната.

Ее взгляд задержался на отделке стен.

– Ради акустики?

Рассмеявшись, я кивнул, потом включил стерео. Несмотря на небольшую громкость, динамики, спрятанные в стенах и потолке, создавали ощущение концертного зала с живыми исполнителями. Она улыбнулась и подошла к ближайшей полке с дисками.

Невероятным казалось видеть ее в комнате, которая почти всегда была приютом уединения. До сих пор мы проводили время вместе в основном в мире людей – в школе, в городе, в доме Беллы, – и я всегда чувствовал себя незваным гостем, тем, кому там не место. Меньше недели назад я ни за что бы не поверил, что она способна чувствовать себя так уютно и непринужденно в самом центре моего мира. И она не была незваной гостьей, здесь ей было самое место. Только сейчас комната обрела завершенный вид.

Вдобавок она очутилась здесь не под каким-нибудь надуманным предлогом. Я не обманывал ее и не заманивал, я признался ей во всех своих грехах. Она знала их все и тем не менее захотела остаться в этой комнате наедине со мной.

– Как ты в них разбираешься? – удивилась она, пытаясь понять, как организована моя коллекция дисков.

Меня так захватило удовольствие видеть ее здесь, что понадобилась секунда, чтобы собраться с мыслями и ответить.

– Эмм… по году, а потом – по личным предпочтениям в тот период.

Белла поняла по голосу, что я отвлекся. И взглянула на меня, пытаясь понять, почему я так пристально смотрю на нее.

– Что такое? – спросила она, в смущении потянувшись поправить волосы.

– Я думал, что испытаю… облегчение. Когда ты все узнаешь, когда у меня больше не будет секретов от тебя. Но не ожидал, что почувствую что-то еще. Мне нравится . Я… рад.

Мы улыбнулись одновременно.

– Вот и хорошо, – отозвалась она.

Было ясно, что она говорит чистую правду. Ни единой тени сомнения не показалось в ее глазах. Пребывание в моем мире доставляло ей столько же удовольствия, как мне – в ее.

На моем лице отразилась промелькнувшая тревога. Впервые за последнее время я вспомнил о зернышках граната. Появление Беллы здесь выглядело совершенно уместным, но вдруг меня ослепляет эгоизм? Ничто не отпугнуло ее, не отвратило от меня, но это еще не значит, что ей не следовало пугаться. Она всегда была слишком уж смелой – себе во вред.

Белла смотрела, как я меняюсь в лице.

– До сих пор ждешь, что я завизжу и брошусь прочь?

Почти угадала. Я кивнул.

– Не хочется разрушать твои иллюзии, – бесстрастно продолжала она, – но на самом деле ты вовсе не такой страшный, как тебе кажется. Я тебя вообще не боюсь.

Эта ложь прозвучала убедительно, особенно если учесть, что обычно обман ей не удавался, но я понял: она пошутила, в основном чтобы я не унывал и не тревожился. Хотя я порой и жалел о том, насколько она терпима ко мне, у меня поднялось настроение. Шутка удалась, и я, не удержавшись, подыграл ей.

Слишком явно показывая в улыбке зубы, я заметил:

– Зря ты это сказала.

Она же хотела увидеть, как я охочусь.

Я присел, изображая охотничью стойку – только более расслабленный, игривый ее вариант. Еще сильнее оскалив зубы, я тихонько зарычал – получилось почти мурлыканье.

Она попятилась, хоть подлинного страха на ее лице я не заметил. Или, по крайней мере, боязни пострадать физически. Кажется, она немного испугалась оттого, что собственная шутка обернулась против нее.

Она громко сглотнула.

– Не смей!

Я прыгнул.

Она не уловила сам прыжок – я двигался с быстротой бессмертных.

Перелетая через всю комнату, я подхватил Беллу в объятия. И превратился в подобие защитной брони для нее, так что когда мы рухнули на диван, удара она не почувствовала.

Как и было задумано, я упал на спину. При этом я держал Беллу у груди, заключив в объятия. Она, кажется, слегка растерялась, не уверенная, с какой стороны потолок. И попыталась сесть, но я еще не закончил излагать свою точку зрения.