Стефани Майер - Солнце полуночи [litres]

Или… в мире, в котором она несчастна. Если она, ни о чем не подозревая, коснулась бы языком бритвенно-острого края какого-нибудь из моих зубов…

– Проклятье, Белла! – выругался я, едва слыша вырвавшиеся у меня слова. – Клянусь, ты сведешь меня в могилу! – Я передернулся от острого отвращения к самому себе.

Убить ее означало бы убить и себя. Ее жизнь – моя единственная жизнь, моя непрочная, бренная жизнь.

Она уперлась ладонями в свои колени, пытаясь перевести дыхание.

– Тебя же ничем не убьешь, – пробормотала она.

Насчет моей физической прочности, так разительно отличающейся от ее, она была почти права, но даже не представляла, насколько тесно мое существование связано с ней. И не знала, как близка она только что была к гибели.

– Вот и я так думал, пока не встретил тебя, – простонал я и сделал глубокий вдох. Пребывание наедине с ней уже не казалось мне безопасным. – А теперь пойдем отсюда, пока я не наделал глупостей.

Я потянулся к ней, и она, кажется, поняла необходимость спешки. И не стала возражать, когда я подсадил ее к себе на спину. Она сразу обхватила меня руками и ногами, и мне пришлось потратить целую секунду на то, чтобы взять тело под контроль разума.

– Не забудь закрыть глаза, – предупредил я.

Она крепко вжалась лицом мне в плечо.

Бег продолжался недолго, но достаточно, чтобы я восстановил власть над собой. По-видимому, когда речь заходила об инстинктах, не следовало доверять ничему; если я полностью был уверен в своем самообладании в одном отношении, это еще не значило, что я вправе принимать способность контролировать себя как должное. Придется сделать шаг назад и установить строгие границы ради ее защиты. Ограничить физические контакты так, чтобы они не влияли на ее способность дышать и мою способность мыслить. Прискорбно было сознавать, что второе соображение следовало считать более важным, чем первое.

За все время пути она ни разу не шелохнулась. Я слышал ее ровное дыхание, ее пульс казался стабильным, хотя и несколько учащенным. Она сохраняла неподвижность, даже когда я остановился.

Протянув руку, я погладил ее по голове.

– Уже все, Белла.

Сначала она расслабила руки, сделала глубокий вдох, потом разжала сведенные ноги. И вдруг тепло ее тела покинуло меня.

– Ох! – воскликнула она.

Круто обернувшись, я увидел, как она неловко плюхнулась на землю – точно брошенная кукла. Потрясение в ее глазах быстро сменилось негодованием, словно она понятия не имела, как очутилась в таком положении, но знала наверняка, что в этом виноват кто-то другой.

Не знаю, что именно меня насмешило. Может, я просто перенервничал. Или же накатило мощное облегчение оттого, что я вновь побывал на волосок от смертельной опасности и она уже осталась позади. Или мне требовалось выплеснуть эмоции.

Какой бы ни была причина, я вдруг расхохотался и никак не мог остановиться.

При виде моей реакции Белла закатила глаза, вздохнула и поднялась. И попыталась отряхнуть от грязи свой плащ, напустив на себя такой страдальческий вид, что вызвала у меня новый взрыв хохота.

Метнув в меня возмущенный взгляд, она решительными шагами направилась вперед.

Подавив в себе вспышку веселья, я ринулся за ней, легким движением поймал за талию и спросил, стараясь, чтобы голос звучал сдержанно:

– Ты куда, Белла?

Она ответила, не глядя на меня:

– Смотреть бейсбол. Ты, похоже, передумал играть, но остальные наверняка и без тебя справятся.

– Не в ту сторону, – известил я.

Она сделала резкий выдох через нос, еще упрямее вскинула голову, развернулась на сто восемьдесят градусов и направилась в противоположную сторону. Я снова перехватил ее. Опять не туда.

– Не злись, – попросил я. – Я просто не удержался. Видела бы ты свое лицо! – У меня вновь вырвался смешок, но следующий я сумел пресечь.

Только тогда она взглянула на меня сердито поблескивающими глазами:

– Значит, только тебе можно злиться?

Мне вспомнилось, как ей ненавистны двойные стандарты.

– Я на тебя не злился, – заверил я.

Источающим ехидство тоном она процитировала мои слова:

– «Белла, ты сведешь меня в могилу».

Мой юмор стал черным, но не исчез. Под действием необузданных эмоций в тот момент я открыл больше правды, чем собирался.

– Это всего лишь констатация факта.

Она попыталась вырваться из моих рук. Я приложил ладонь к ее щеке, чтобы не дать ей отвернуться.

Но не успел я заговорить, как она настойчиво заявила:

– Ты злился!

– Да, – согласился я.

– Но ты же только что сказал…

– …что злился я не на тебя . – Вот это было уже совсем не смешно. Она сочла себя виноватой. – Как ты не видишь, Белла? Неужели не понимаешь?

Она нахмурилась в досаде и замешательстве:

– Что не вижу?

– Я не могу на тебя сердиться, – объяснил я. – Как можно? Ты такая отважная, доверчивая… пылкая …

А еще – незлопамятная, добрая, отзывчивая, искренняя, хорошая … необходимая, важная, дарующая жизнь… Я мог бы продолжать еще долго, но она перебила, прошептав:

– Так в чем же дело?

Я предположил, что она не договорила что-то вроде « почему ты так жестоко срываешься на мне? ».

– Я злюсь на себя, – объяснил я. – За то, что я, похоже, не в состоянии не подвергать тебя опасности. Само мое существование означает для тебя риск. Порой… я себя ненавижу. Я должен был проявить силу, должен был суметь…

Она вдруг коснулась пальцами моих губ, удивив меня и не давая договорить то, что я собирался.

– Нет, – пробормотала она.

Замешательство исчезло с ее лица, на нем осталась лишь доброта.

Я отвел ее руку от губ и прижал ладонью к моей щеке.

– Я люблю тебя, – сказал я. – Это не оправдывает мои поступки, но все-таки это правда.

Она смотрела на меня с таким теплом, таким… обожанием. Лишь один ответ был достоин этого взгляда.

Ответу предстояло быть сдержанным. Лишенным недавней импульсивности.

– А теперь, пожалуйста, постарайся хорошо себя вести, – шепотом попросил я, обращаясь скорее к себе, чем к ней.

И мягко прильнул губами к ее губам на краткую секунду.

Она сохраняла полную неподвижность, даже затаила дыхание. Я быстро выпрямился, чтобы она вновь задышала.

Она вздохнула.

– Ты помнишь, что обещал шефу Свону привезти меня домой пораньше? Так что лучше пойдем.

Опять она мне помогала. Как бы я хотел, чтобы моя слабость не вынуждала ее быть настолько сильной!

– Да, мэм.

Я разжал объятия, взял ее за руку и повел в верном направлении. Нам оставалось пройти всего десять ярдов, прежде чем мы вышли из леса на открытое огромное поле, которое мы в семье называли просто «вырубкой». Деревья с нее снес ледник еще давным-давно, скальное основание покрывал лишь тонкий слой почвы. Здесь разрастались только дикие травы и папоротники. Получилось удобное место для наших игр.