Стефани Майер - Солнце полуночи [litres]

– Тебе – что?

– Мне это не понравилось, – робко призналась она, кожа на ее скулах порозовела. – Не видеть тебя. Я тоже беспокоилась.

«Ну, теперь ты доволен?» – спросил я себя. Вот она, моя награда за все надежды.

Осознание, что самые смелые из моих фантазий не столь уж далеки от истины, ошеломляло, приводило в восторг, ужасало – главным образом ужасало. Так вот почему для нее не имеет значения, что я чудовище. По той же причине правила утратили для меня всякую силу. По ней же все прежние разрешения и запреты не имели надо мной власти. И по той же причине мои приоритеты сместились на одну ступеньку вниз, чтобы освободить для этой девушки место на самом верху.

Белла тоже беспокоилась за меня.

Я понимал: это ничто по сравнению с моей любовью – ведь она смертная, изменчивая. Ее не заперли без всякой надежды на освобождение. И тем не менее она беспокоилась настолько, что рисковала жизнью, сидя здесь со мной. И делала это с радостью.

Этого достаточно, чтобы я причинил ей боль, если поступлю правильно и расстанусь с ней.

Способен ли я сделать что-нибудь так, чтобы не ранить ее? Хоть что-нибудь?

Все произнесенное нами, каждое наше слово становилось еще одним зернышком граната. Неожиданное видение, посетившее меня в ресторане, оказалось уместнее, чем я думал.

Надо было мне держаться на расстоянии. И ни в коем случае не возвращаться в Форкс. Я только причиню ей боль.

Что остановит меня теперь? Помешает все окончательно испортить?

Мои чувства в этот момент, ощущение ее тепла на моей коже…

Нет. Меня не остановит ничто.

– Нет… – застонал я еле слышно. – Так нельзя.

– Что такого я сказала? – спросила она, поспешив взять вину на себя.

– А разве ты не видишь, Белла? Одно дело – мучиться самому, и совсем другое – когда страдаешь ты. Не хочу слышать, что тебе пришлось так тяжело, – в этих словах были и правда, и ложь. Эгоист во мне воспарил от сознания, что она хочет меня так же, как я хочу ее. – Так нельзя. Это небезопасно. Я опасен, Белла. Пожалуйста, постарайся это понять.

– Нет. – Она упрямо надула губы.

– Я не шучу. – Я вел настолько отчаянную борьбу с самим собой – отчасти добивался, чтобы она вняла моим предостережениям, отчасти силился сдержать эти предостережения в себе, – что слова с рычанием рвались сквозь зубы.

– Я тоже, – не отступала она. – Я же сказала: не имеет значения, кто ты. Уже слишком поздно.

Слишком поздно? Мир на бесконечную секунду стал унылым, черно-белым, пока я видел в своих воспоминаниях, как тени ползут через солнечную лужайку к спящей Белле. Неизбежные, неудержимые. Они лишили ее кожу оттенка, ввергли ее в темноту, в царство Аида.

Слишком поздно? В голове завертелись видения Элис, налитые кровью глаза Беллы смотрели на меня равнодушно, бесстрастно. Но она никак не могла не возненавидеть меня за такое будущее. За то, что я отнял у нее все.

Нет, быть слишком поздно еще не могло.

– Не смей так говорить, – прошипел я.

Она уставилась в боковое окно, снова прихватив зубами губу. Ее пальцы сжались в кулаки на коленях. Дыхание стало сбивчивым.

– О чем задумалась? – Мне надо было знать.

Она покачала головой, не глядя на меня. Я заметил, как что-то блеснуло на ее щеке, словно кристалл.

Агония.

– Ты плачешь?

Я заставил ее плакать . Я причинил ей столько боли.

Она смахнула слезу тыльной стороной ладони.

– Нет, – солгала она, и ее голос дрогнул.

Некий давно погребенный в глубине инстинкт побуждал меня протянуть к ней руку, и на эту единственную секунду я вдруг почувствовал себя человеком, более человечным, чем когда-либо. А потом вспомнил, что… это уже не про меня. И опустил голову.

– Прости, – с трудом выговорил я. Как объяснить ей, что меня переполняют сожаления? Сожаления обо всех дурацких ошибках, которые я совершил. Сожаления о моем нескончаемом эгоизме. Сожаления о том, что ей не повезло воспламенить во мне эту первую и последнюю трагическую любовь. Сожаления о том, над чем я не властен, – о том, что судьба избрала меня палачом, которому суждено положить конец ее жизни.

Я сделал глубокий вдох, не обращая внимания на свою проклятую реакцию на ее запах, которым полнилась машина, и попытался собраться с силами.

Мне хотелось перевести разговор, подумать о другом. На мою удачу, любопытство, которое возбуждала во мне эта девушка, оказалось неиссякающим.

– Объясни мне одну вещь, – попросил я.

– Какую? – ее отклик прозвучал сипло, в голосе все еще слышались слезы.

– О чем ты думала сегодня прямо перед тем, как я выехал из-за угла? Выражение твоего лица я не понял: ты как будто не испугалась, а на чем-то старательно сосредоточилась. – Я вспомнил ее лицо – силясь не думать о том, чьими глазами смотрел на нее, – и выражение решимости на нем.

– Пыталась вспомнить, как обезвредить нападающего, – чуть более твердым голосом объяснила она. – Ну, знаешь, в целях самообороны. Собиралась вбить ему нос в башку. – На все объяснение самообладания ей не хватило. Тон менялся, пока в нем не возобладала ненависть. Никаких преувеличений, ни оттенка юмора в ее бешенстве. Я видел ее хрупкую фигурку – тонкий шелк поверх стекла, – заслоненную мясистыми чудовищами в человеческом обличье, с тяжелыми кулаками, готовыми причинить ей боль. И мысленно закипел от бешенства.

– Ты готовилась драться с ними? – Я чуть не застонал. Ее инстинкты были смертоносными – для нее самой. – Неужели тебе не пришло в голову убежать?

– На бегу я часто падаю, – смутилась она.

– А позвать на помощь?

– Как раз собиралась.

Я покачал головой, не веря своим ушам.

– Ты была права, – сказал я с оттенком досады в голосе. – Я действительно мешаю судьбе, спасая тебе жизнь.

Она вздохнула и уставилась в окно. Потом повернулась ко мне.

– Завтра увидимся? – неожиданно требовательно спросила она.

Если уж мы все равно катимся прямиком в ад, почему бы не порадоваться поездке?

– Да, мне ведь тоже сдавать сочинение. – Я улыбнулся ей, и это было приятно. Очевидно, путаница с инстинктами была свойственна не только ей. – Займу тебе место в кафетерии.

Ее сердце затрепетало, мое, хоть и мертвое, потеплело.

Я остановил машину перед домом ее отца. Она не сделала попытки выйти.

– Так ты обещаешь завтра быть в школе? – настойчиво уточнила она.

– Обещаю.

Как могла эта ошибка доставлять мне столько радости? Тут точно что-то не так.

Она удовлетворенно кивнула самой себе и принялась стаскивать мою куртку.

– Оставь себе. – Я поспешил остановить ее, желая отдать ей что-то на память обо мне. Вроде той крышки от бутылки лимонада, которая сейчас лежала у меня в кармане. – Ведь тебе завтра не в чем ехать.