Стефани Майер - Солнце полуночи [litres]

Краем глаза я видел, как беспокойно она сжимает пальцы и вертит ими.

– Это я виновата, – после паузы добавила она и пристыженно опустила голову. – Я вынудила его рассказать мне эту легенду.

– Почему? – Теперь говорить ровным голосом мне было нетрудно. Худшее уже свершилось. И пока мы обсуждаем детали откровения, нам некогда переходить к последствиям.

– Лорен удивлялась, почему ты не поехал с нами, – хотела мне досадить, – вспомнив об этом, она скорчила гримаску. Я слегка отвлекся, гадая, каким образом кому-то удалось вызвать Беллу на разговор обо мне. – А парень постарше, тоже индеец, сказал, что в резервации ваша семья не появляется, но таким тоном, словно вкладывал в эти слова какой-то другой смысл. Вот я и предложила Джейкобу пройтись, чтобы выяснить у него, в чем дело.

С этим признанием ее голова клонилась все ниже, лицо становилось… виноватым.

Отведя взгляд, я расхохотался. Смех прозвучал резко. Она виновата? Да что она могла сделать, чтобы заслужить такой упрек?

– И как же ты это выяснила? – поинтересовался я.

– Попробовала пофлиртовать с ним – сама не ожидала, что получится, – объяснила она – судя по голосу, даже теперь не веря в свой успех.

Мне оставалось лишь представлять – вспоминая, какой привлекательной она казалась всем парням, хотя сама этого не сознавала, – какое впечатление она способна произвести, прилагая старания для этой цели. Я вдруг проникся сочувствием к ничего не подозревающему малому, против которого в ход были пущены такие мощные силы.

– Хотел бы я на это посмотреть, – признался я и снова зловеще рассмеялся. Я был бы не прочь увидеть реакцию парня, лично стать свидетелем его крушения. – А еще меня обвиняла, будто я ослепляю людей! Бедный Джейкоб Блэк.

На виновника моего разоблачения я злился далеко не так, как следовало бы. Соображать он был не в состоянии. Разве можно рассчитывать, что хоть кто-нибудь откажет этой девушке, о чем бы она ни попросила? Нет, я мог лишь посочувствовать бедняге, душевному покою которого Белла нанесла такой урон.

Я почувствовал, как она краснеет, – по тому, как потеплел воздух между нами. Бросил на нее взгляд и обнаружил, что она засмотрелась в окно. И молчала.

– И что же было потом? – напомнил о себе я. Пора было вернуться к страшной истории.

– Я полезла искать информацию в Интернете.

Практична, как всегда.

– И он подтвердил твои догадки?

– Нет, – ответила она. – Ничего не совпало. Почти все, что нашлось, выглядело глупо. И…

Она опять осеклась, я услышал, как стукнули, сжимаясь, ее зубы.

– Что? – поторопил я. Что еще она нашла? Что помогло ей разобраться в этом кошмаре?

Помолчав еще немного, она прошептала:

– Я решила, что все это не имеет значения.

На полсекунды мои мысли остановились от шока, а затем все сложилось. Почему сегодня она отослала подруг вместо того, чтобы сбежать с ними. Почему вновь села ко мне в машину вместо того, чтобы броситься бежать, зовя на помощь полицию.

Как всегда, ее реакция была ошибочной, совершенно ошибочной. Она притягивала к себе опасность. Приманивала ее.

– Не имеет значения ? – выговорил я сквозь зубы, наполняясь гневом. Ну и как прикажете защищать того, кто… так решительно настроен остаться без защиты?

– Да, – подтвердила она негромким и неизвестно почему нежным голосом. – Для меня не имеет значения, кто ты такой.

Она невозможна.

– Тебе безразлично, что я чудовище? Не человек ?

– Да.

Я невольно задумался, в своем ли она уме.

Пожалуй, я мог бы устроить ей лучшее лечение из возможных… У Карлайла есть связи, он найдет самых квалифицированных врачей, самых одаренных психотерапевтов. Возможно, удастся как-нибудь исправить то, что у нее не в порядке, – что побуждает ее преспокойно, с ровно бьющимся сердцем сидеть рядом с вампиром. Естественно, я буду охранять эту клинику и навещать ее так часто, как она только разрешит…

– Сердишься. – Она вздохнула. – Лучше бы я ничего тебе не рассказывала.

Можно подумать, утаивание этих тревожных склонностей помогло бы кому-нибудь из нас.

– Нет. Я предпочитаю знать, о чем ты думаешь, даже если тебе самой твои мысли кажутся бредом.

– Значит, я снова ошиблась? – чуть воинственно спросила она.

– Речь не об этом! – У меня опять судорожно сжались зубы. – «Не имеет значения!» – уничижительно передразнил я.

Она ахнула.

– Так я права?

– А не все ли равно ? – возразил я.

Она глубоко вздохнула. Я сердито ждал ответа.

– Вообще-то нет. – Ее голос снова звучал сдержанно. – Но мне хотелось бы знать правду.

Вообще-то нет. На самом деле это не важно. Ей все равно. Она знает, что я не человек, а ужас, и это не имеет значения для нее.

Отмахнувшись от тревог за ее рассудок, я ощутил прилив надежды. И попытался сдержать его.

– Что тебе хотелось бы знать? – спросил я. Секретов уже не осталось, только мелкие подробности.

– Сколько тебе лет?

Мой ответ был машинальным и глубоко укоренившимся в сознании:

– Семнадцать.

– И давно тебе семнадцать?

Я постарался не улыбаться ее покровительственному тону.

– Довольно давно, – признался я.

– Ясно. – Она вдруг воодушевилась, улыбнулась мне. И пока я глазел на нее, снова тревожась за ее рассудок, ее улыбка стала шире. Я нахмурился. – Только не смейся, – предупредила она. – Разве тебе можно выходить днем?

Несмотря на ее просьбу, я расхохотался. По-видимому, ее поиски в Сети дали вполне обычные результаты.

– Выдумки, – заявил я.

– И солнце не сожжет?

– Выдумки.

– И в гробу не надо спать?

– Выдумки.

Сна в моей жизни не было так долго – до последних нескольких ночей, когда я смотрел, как спит Белла.

– Я не сплю, – пробормотал я, чуть подробнее отвечая на ее вопрос.

Она помолчала.

– Вообще не спишь? – уточнила она.

– Никогда, – выдохнул я.

Встретив ее внимательный взгляд, в котором читались удивление и сочувствие, я вдруг затосковал по сну. Не по забвению, как прежде, не по спасению от скуки, а просто потому, что захотел увидеть сон . Может, если я забудусь и увижу сон, я смогу несколько часов провести в мире, где мы с ней будем вместе. Ей снился я. И я хотел видеть ее во сне.

Она воззрилась на меня с выражением, полным радостного изумления. Пришлось отвести глаза.

Я не мог увидеть ее во сне. И ей не следовало видеть меня.

– О самом главном ты до сих пор не спросила, – сказал я. Каменное сердце в моей безмолвной груди, казалось, стало тверже и холоднее, чем прежде. Ей придется понять. Рано или поздно надо убедить ее, что это все же имеет значение – в большей степени, чем что-либо другое. Например, что я люблю ее.

– О чем это? – недоумевая, удивилась она.