Ольга Елисеева - Триумфатор [litres]

Можно было попугать Юнию дурными снами, отвадить от проконсула. Но Папея решила бить один раз – насмерть. Другого случая может не предвидеться.

Она разложила приношения на столе. Взяла с полки посмертную маску Луция, их сына, и его урну. Всплакнула, держа в руках восковое лицо. Такое юное, такое нежное. С едва приметными первыми волосками на подбородке. Их мать сбрила и аккуратно вставила в воск. Никогда не прощала и не простит Авлу гибели их первенца. Он виноват, он и никто другой. Мальчик был чист, даже не узнал женской красоты. Теперь его тень за гробом вечно будет маяться вопросом: как это?

Не вечно.

Сильные длинные пальцы Папеи слепили из разогретого над лампой желтого воска куклу, вдавили ей в грудь кольцо, ткнули в него мизинцем, делая углубление. Потом осторожно приоткрыли урну, взяли щепоть праха Луция и насыпали туда. Залепили сверху кусочком воска.

«Выпей ее». Папея начала читать заклинания из принесенных с собой свитков. В память о волшебнице Сибилле, все колдовские рукописи именовались «кумскими», хотя не имели к ее временам никакого отношения. Эти «дочь Магна» купила в одной из книжных лавок под Авентином. Наткнулась случайно. Проверила. Одобрила результат.

Прилепить к живому человеку мертвеца непросто. Но если получится, дух будет ходить по пятам, засыпать глаза пеплом и тянуть жизненную силу. Пока, наконец, не оставит сухой, как муха в закрытом доме, трупик. Что там авгуры говорили про камень? Не будет никто кормить ее орла. Хоть он сдохни.

Авл, тем временем, подыхать не собирался. Он стягивал резервы и старался понять, почему в болотном краю легионеры, которых он знал цепными псами, ведут себя, как побитые собаки? Скулят и поджимают хвосты. Ведь их еще ни разу не победили! Или россказни тех, кто стоял здесь не первый год и аж позеленел от болотной воды, пугали контингент до медвежьей болезни?

Сам он терял счет дням в окружении однообразных черных елок. Каково-то всю жизнь вековать в таком краю? Не видеть ни неба, ни моря, не пить вина, не есть фруктов. Только дичь в лесу. Деревяшки, и те гнилые. Гниль забиралась в душу и студила изнутри.

Если бы не Юния… Он заметил, что в ее присутствии темная тварь сама собой убирается из его палатки. Ну, нет Карры рядом, и все. Можно хоть от радости кричать. Зато потом дикая девка приходила и мучила еще больнее, теперь прибавив к своим упрекам еще один – в нечестье: ведь Юния же супруга легата, его подчиненного, их брак по любви. Относится к проконсулу, как к отцу.

Готова и посмешить, и накормить. Тут принесла попробовать пирог с зайчатиной – местные так делают.

– Там много всего, и дикий лук, и другая трава. – Улыбалась, глядя, как проконсул уплетает за обе щеки. – Они еще едят птичьи яйца с медом. Я сделаю. Раз попали сюда, надо есть, как они, а то пропадем.

Он и так пропадает! Смотрел на ее лицо и думал, что пироги – не главное занятие, которому предается женщина с подобным высоким лбом. Оно дышало сочувствием и сочувствием одухотворенным, а не просто бабьей жалостью к одинокому, невесть куда заброшенному человеку.

Кажется, у греков было такое понятие о воспитании: хорошие задатки, развитые хорошими наставниками или, по крайней мере, хорошим чтением. Когда он бросал цитату Страбона или Плутарха, она немедленно подхватывала и понимала, о чем речь – общий контекст – они и смеялись, и грустили над одним и тем же.

Когда Юния призналась, что в «Иллиаде» больше всего удручена судьбой Гектора – хороший муж, добрый отец, защищал свой дом, а с ним так ужасно поступил Ахилл, мало того что убил, так потом еще возил тело за своей колесницей и бросил собакам – Авл едва не подскочил. Он с детства выбирал именно этого героя себе в кумиры. Ему хотел бы подражать – пусть погиб, но достойно, защищая родной город – а не этим злодеям-пришлецам-ахейцам. Ведь не Елена была нужна огромной армии захватчиков! Ее нечестивое бегство от мужа из Спарты – лишь повод, чтобы осадить чужой богатый город. И разве все эти простые троянцы виноваты в поступке царской семьи, укрывшей беглянку? Почему и их судьба – упасть под нож?

Оказывается, не он один сочувствовал «другой стороне», «неправильным героям». Юния любила то же, что и Авл. Шутила над тем же. Его рассказы о сенатских склоках или о случаях в походах смешили ее даже не до слез и не до колик в желудке – он же видел. Всякий раз, вставая, она оправляла столлу, проводя рукой по складкам спины и проверяя, все ли в порядке – ну, так хохотала, просто сил нет!

А такое отношение к твоим шуткам греет сердце любого мужчины. Впрочем, ей искренне было смешно. В чем-то очень умная, начитанная до головокружения, в других вещах она оставалась наивнее младенца. И слава богам! Искушенной, как Папея, она так и не стала. Разве это плохо, хотел бы он знать! Смотрела на него широко распахнутыми глазами с неподдельным удивлением, словно раз и навсегда при рождении поразилась миру, и теперь во всем видела причину порадоваться и поизумляться.

– Почему ты всегда весела? – спросил Авл.

Его-то чаша уже давно была наполовину пуста.

– Это не загадка, – Юния беспечно махнула рукой. – Просто от рождения я не могла ходить. А потом, годика в два, пошла. Значит, теперь, что бы ни было – хорошо. Лучше, чем неподвижно сидеть в кресле у окна, наблюдая, как другие бегают. Согласны?

Он-то был согласен. Вот, оказывается, как. Она не ходила. Теперь старается не упустить шансы, которые подкидывает жизнь. Все надо попробовать на зуб. Все ощутить и пережить. Теперь Авл понимал, как Юния очутилась на вакханалии, почему выпила неразбавленного вина и пропустила начало оргии – из любопытства. Хотела полноты ощущений. Обожглась. Отстрадала. Понесла тяжелое наказание. Встала, отряхнулась и пошла дальше. Снова пробовать жизнь на зуб.

Понятно становилось и то, почему поехала за мужем в Болотные Земли. Конечно, из любви. Но одни сидят дома, хотя и любят. Другие собираются и идут, Что их гонит? Жажда видеть мир и переживать приключения. Авантюрная жилка.

Как у него самого. Авл всегда боялся пропустить что-то интересное, яркое, важное. Всегда спохватывался: вдруг не успеет. Отчего рвался на сто частей сразу, бежал, хватал на лету, распылялся. Было ли это хорошо? Нет, конечно. Тем более, смущало у женщины. Добродетельные матроны оберегают себя от опасностей. Эта же готова лезть в любую дыру – то, что интересно, без опасности не бывает.

«Снова упадет», – сказал себе Авл. И нехотя должен был констатировать: снова поднимется, отряхнется, пойдет дальше – такой характер – если не сломит голову, конечно. У мужчины такие качества могут привести наверх, по себе знал. А у женщины? Бесплодные трепыхания.